Махариэль тосковала в трудовом лагере Бен-Хазрат, и, главное, она почти не виделась со Стеном, ради которого и приехала на Сегерон, чтобы стать частью Кун. Долийка скучала по привольной жизни в клане, по Хранительнице Маретари, по Стражам и, главное, по печенью. Стен был прав. «Люди Кун» совершенно не умели готовить: вся еда была на вкус, как переваренная ячменная каша. Вся, кроме чая — чай с пряностями прожигал горло насквозь и, казалось, проливался на землю сквозь дыру в животе.
Здесь ее называли «кабетари», примитивной. Долийке хотелось возразить, что ее народ вовсе не примитивен, но никто не стал бы ее слушать. Иногда, по «особым» дням приходил Стен и хвалил Махариэль за то, что она начала носить платье и училась ткать и немного счетному делу.
— Наши женщины не сражаются наравне с мужчинами, — говорил Стэн, — для этого нет необходимости. Ты привыкнешь, и однажды Кун войдет в тебя, чтобы стать неотъемлемой частью твоей асала.
На словах «Кун войдет в тебя» Махариэль хихикнула. Стэн немного смутился.
— Кадан, не будь кабетари, — строго сказал командир Бересаада.
— Я не кабетари, — возразила Лина. — Я пытаюсь понять Кун. Я женщина и веду себя, как женщина. А почему ты не ведешь себя, как мужчина?
— Я веду себя, как мужчина, — ноздри Стена раздувались: кунари начал раздражаться. Махариэль наблюдала за ним любопытными зелеными глазами камышовой кошки.
— Нет, не ведешь. Если бы ты стал моим мужем перед лицом клана Сабре, ты бы уже сделал мне ребенка, — возразила долийка. — Ты привез меня в свою страну, я здесь уже несколько лун, а ты ни разу со мной не лег! Твои боги должны быть тобой недовольны.
— У Кун нет богов. Паршаара! — возмутился Стен. — Запомни, Кун — это путь, а не пустые молитвы выдуманным богам. Несовершенство твоих суждений огорчает твою Бен-Хазрат.
— Я знаю, — Махариэль с серьезным видом кивнула. — Кун — это путь. Мой путь — быть женщиной, хранительницей очага и знаний Кун, примирительницей и мудрой матерью своим будущим детям, — Стен несколько просветлел лицом, но Лина еще не закончила, — которых ты мне никак не сделаешь.
— Кадан! Тамассран еще должны решить, подходим ли мы друг другу, — напомнил Стэн.
— Решить? — Махариэль вспыхнула. — Так они еще и решать будут?
— Кадан! — взревел коссит. Эльфийка пристыженно прижала уши к голове. — Кадан, умоляю тебя, — Махариэль подозрительно сощурилась. Если Стэн становился неуклюже ласков, это значило, что в ход пойдет какая-нибудь кунарийская хитрость. — Это испытание твоей верности пути Кун. Оно необходимо, как и принятие неизбежного. Если Тамассран решат, что мы друг другу не подходим — это будет тем неизбежным, что тебе придется принять.
— Но они ведь уже дали свое согласие? — Лина испытующе посмотрела на Стена. Он никогда не умел врать.
— Да, — ответил он с тяжким вздохом.
— Это хорошо, — Махариэль улыбнулась и положила ладони Стену на колени, заглядывая ему в лицо. Стоило руке долийки скользнуть ему в пах, как Стен вскочил на ноги, чуть не продырявив головой крышу палатки, в которой проходили их короткие и нечастые встречи.
— Ты как ребенок, требующий своего здесь и сейчас, — рыкнул коссит. — Не раньше, чем Тамассран дадут свое согласие. Свое настоящее согласие.
— У тебя ведь уже были женщины? — вдруг спросила Махариэль. — У меня были мужчины: Тамлен и Зевран, — она принялась загибать пальцы. — А у тебя?
— Вашедан! — выругался Стэн и проворчал: — Тебе этого знать не нужно.
— А все-таки? — продолжала допытываться Лина.
— Нет.
— Нет?
— Нет.
— А почему?
— Если ты не перестанешь задавать вопросы, я оставлю тебя в этом лагере навсегда.
— Ты этого не сделаешь, — уверенно возразила Лина.
— Я — Стен Бересаада, — холодно ответил коссит. — Моего слова достаточно. А я даю слово, что оставлю тебя здесь, если ты не перестанешь вести себя, как кабетари.
— Каждый раз, когда ты уходишь, ты вздыхаешь, — сообщила эльфийка. — Тяжко, как вздыхает море во время прибоя. Ты скучаешь по мне, думаешь, я этого не вижу? Твои угрозы не испугали бы и галлы.
— Хорошо, — Стен снова сел рядом с Линой. — Кун не одобряет поведения мужчин, растрачивающих свое семя. Тамассран еще не подобрали мне подходящую женщину. Возможно, твои... характеристики подойдут больше других. У тебя есть склонности, которые кажутся им полезными.
— Звучит жутковато, — призналась долийка. — Ты ведь не съешь меня после первой ночи?
— Что за варварство. Конечно же, нет, — ответил Стен недовольно. Лина потерлась щекой о его плечо.
— Я так люблю тебя, кадан, — протянула она напевно.
— Это меня и смущает. Ты не принимаешь Кун сердцем, потому что оно уже занято.
— А вот и нет. В моем сердце ты, а в твоем сердце Кун. Принимая тебя, я принимаю Кун в твоем сердце, — возразила Махариэль.
Стен издал короткий смешок и, поддавшись минутной слабости, потерся щекой о макушку Махариэль.
— Ты говоришь, как Тамассран. Если бы ты была такой мудрой с Бен-Хазрат…
— А ты меня любишь?
— Кадан, — снова заворчал кунари. — Любовь — эгоистичное чувство.
— Но ты же хочешь иметь меня только для себя? И разве тебе не все равно, что Зевран приходил в мою палатку? — Стен сжал кулаки так, что на руках у него вздулись толстые жилы.
— Перестань говорить о своей прошлой жизни. Я запрещаю тебе вспоминать об этих мужчинах. А теперь я должен идти.
— Так быстро? Хорошо. Я понимаю, — Лина погладила Стена по рукам. — Но у меня есть для тебя подарок. Бен-Хазрат учили нас готовить так, чтобы использовать все до последнего зернышка и чтобы каждая крошка пошла в дело. Они не жили с долийцами, — она тихонько рассмеялась. — У нас после приготовления еды никогда ничего не оставалось: ни мясных обрезков, ни очистков, ни муки.
Эльфийка подняла с пола принесенный с собой мешочек и развязала его, протянув Стену.
— Что это? — подозрительно спросил коссит.
— А ты попробуй, — предложила Махариель, нетерпеливо прядя ушами. Стен полез в мешочек и достал несколько коричневых кругляшков, пахнущих специями.
— Специи я взяла, когда мы готовили чай, — застенчиво призналась долийка. — Я подумала, тебе должно понравиться, если я его испеку, ведь ты говорил, что тебе понравилось денеримское печенье. У вас тут такого не делают.
Коссит сосредоточенно жевал, все запуская и запуская руку в мешочек, пока его пальцы не заскребли по промасленному тряпичному дну.
— Это… очень вкусно, — признался Стен. — Но во всем нужна умеренность. Умеренная выпечка печенья на Сегероне была бы хорошей идеей; я уже упоминал об этом. Жизнь без умеренности становится бессмысленной погоней за удовольствиями.
— Я ничего не имею против печенья, но жизнь не может состоять из одних только удовольствий, — согласилась Лина. — В моем клане умели отдыхать и веселиться, но в обычные дни каждый был занят делом. Кто-то мастерил корзины, кто-то чинил корабли, кто-то делал оружие и доспехи, кто-то охотился, а кто-то пас галл. В деревнях и городах шемленов все не так, — осуждающе сказала она. — Шемы не умеют распоряжаться своим временем.
— Теперь ты понимаешь, какими мы видим басра, — вздохнул Стен. — Они словно дети, оставленные без присмотра и отказывающиеся взрослеть. Я рад, что ты сделала правильный выбор и решила принять Кун. Трудись, открывай своей сознание новому Пути — и однажды ты примешь его, как часть себя, — Стен поднялся с лавки и поцеловал Махариэль в макушку. — Я приду снова… через время. И когда я вернусь, я хочу, чтобы твоя Бен-Хазрат была тобой довольна.
Бен-Хазрат Махариэль была суровой желтокожей косситкой с короткими темно-коричневыми рогами, цвет которых напоминал о спелых каштанах в осенней траве. Она с удовольствием отмечала склонность долийки к ремеслам, ее быстрый ум и ответственность, но говорила, что у Лины ужасное воспитание.
«Впрочем, ты так много времени провела среди отсталых народов, — говорила она, посматривая на Лину сверху вниз с едва заметным сожалением, — что не является извинением для твоего дурного воспитания. Взять специи, чтобы испечь какое-то… печенье!»
«Конечно, госпожа, я буду очень стараться», — покорно согласилась долийка.
«Нет! Ты говоришь, как эльф, — оборвала ее Бен-Хазрат. — В Кун нет места подобострастию. Скажи это, как кунари».
«Я буду упорно работать над собой и достигну совершенства», — ответила Лина, удивляясь тому, как легко дались ей эти слова. Возможно, со временем она могла бы принять Кун так, как говорил Стэн — как неотъемлемую часть себя.
«Кун — это равенство и верность своему предназначению; совместная работа для всеобщего блага; общество, каждый член которого глубоко осознает, насколько важны его обязанности и как многое зависит от упорного труда каждого кунари, — говорила Бен-Хазрат на обязательных каждодневных занятиях. — Когда вы поймете это, вы поймете Кун».
Женщины в Кун и правда не пытались быть наравне с мужчинами — в этом и не было нужды. Потому, как подметила Махариэль, что мужчина Кун никогда не забывал о том, что он в первую очередь мужчина, несущий ответственность как за свои поступки, так и за их последствия; мужчина, уважающий женщин Кун за вклад в общее дело процветания их народа.
— Я, кажется, кое-что поняла, — сказала Лина Стену при их следующей встрече.
— Что же ты поняла, кадан?
— Я поняла, каково мое место здесь.
— И каково же оно?
— Быть полезной для других, делать то, что у меня получается лучше всего, и делать это хорошо. Ведь если каждый будет стараться стать полезным не только для себя, но и для остальных, и делать все на совесть, а не кое-как, тогда в мире все будет… правильно. Я не умею объяснить лучше, — призналась долийка.
— Такой мир называется миром Кун, — Стен сдержанно улыбнулся. — Ты действительно быстро учишься. И как только Бен-Хазрат решат, что ты готова, я заберу тебя отсюда.
— Если таково будет твое решение и решение моей Бен-Хазрат, — Махариэль кивнула в знак согласия. Коссит взял ее за подбородок и поцеловал в уголок рта.
— Ты говоришь, как кунари, — отметил он удовлетворенно. — Это... хорошо.
Войти
