Мама

— Я видел старуху возле моей кровати, — доверительно лепечет Сэндал, глядя на Хоука испуганными глазами.
— Я понятия не имею, мессир, о чем он. А вы не знаете? — Бодан разводит руками. — Он уже который день плачет, что видит старуху и что-то мерзкое в подвале.
— Я… не знаю, в чем дело, — Хоук впервые не смотрит в глаза, отвечая старику. Тот кивает головой и приобнимает Сэндала.

Хоуку тошно, и он, отказавшись от знаменитого супа Ораны, бредет наверх, в свою комнату. «Что-то мерзкое в подвале». Мерзкое.

В доме ощутимо пахнет слегка подгнившим мясом. Орана уже устала: она моет кухню каждый день, но вонь никуда не уходит и становится лишь сильнее. Тянет от подвала, но мессир строго запретил туда соваться. «Даже близко не подходи», — вот что он ей сказал тогда. Орана послушная служанка, послушная рабыня и не подходит к подвалу. Особенно ночью, когда что-то там, внизу, начинает выть.

Хоук не спит в эту ночь, как и всегда. Орана действительно послушная рабыня, сладкая девочка, и сейчас она так хорошо ласкает его член, водит язычком по головке, заглатывая почти полностью. Хоук закрывает глаза и стонет, и снизу ему вторит что-то еще. Кто-то еще.
— Мессир… — Хоук, приподнявшись на локте кончиком пальца стирает струйку слюны, сбегавшую по подбородку Ораны. — Мессир, что это?
— Тш-ш-ш, забудь, забудь об этом. Ты ничего не слышала, ведь так?
Взгляд Ораны стекленеет на доли секунды, и в следующий миг она садится сверху, сжимая его бедра коленями, выгибаясь от удовольствия. Хоук закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться только на этом и не слышать этого воя, этих криков…

…В том подвале под литейной воняло нечистотами. В Киркволле всегда воняет дерьмом и мочой, но там запах был сильнее…

Хоук резко распахивает глаза, до боли сжимая бедра Ораны, продирая ногтями нежную кожу до крови, и кончает, не обращая внимания на ее жалобные крики, что ей больно.

…Подвал, подвал, подвал…

— Хочешь знать, что это? Хочешь? — Орана испуганно мотает головой, глядя на Хоука. — Хочешь, не притворяйся!
— Мессир, мне боль… мессир!
Орана срывается на визг, когда Хоук тащит ее вниз, схватив за волосы и не давая ей встать. Он может не бояться, что Бодан или его сынок проснутся. В этом доме всем обеспечен крепкий сон.

…Кроме нечистот, там воняло гнилым мясом и кровью, мясом и кровью…

Люк подвала распахивается с гулким грохотом, выпуская наружу волну удушливой вони. Орана не выдерживает и сгибается в приступе рвоты, изо всех сил упираясь в пол рукой, чтобы не упасть лицом в собственную блевотину.
— Гляди, гляди, любопытная сучка, что там. Гляди!
Хоук подтаскивает Орану к отверстию и толкает вниз, не обращая внимания на ее крики. Он спускается следом, не обращая внимания на усилившуюся вонь. Он привык.

…Руки, ноги, шея. Неровные, уродливые стежки. Швы по всему телу, даже в промежности, будто того безумца не устраивали ее половые губы…

В подвале темно, но для Хоука это давно уже не проблема. Он вызывает светящийся шарик, глядя на тело у своих ног. Бедная девочка. Орана сломала шею при падении, и теперь ее голова изгибается под жутким углом.
Что-то в углу шевелится и стонет. Волшебный огонек дает очень мало света, но Хоук знает, что он увидит. Уродливые пальцы с отвалившимися ногтями, руки, с которых почти облезла вся плоть, оставив только торчащие кости. И лицо.

…Без шрамов было только лицо, это милое, родное лицо, которое он видел с самого рождения, самое лучшее лицо…

Лиандра — или часть Лиандры, ведь от нее там было очень мало, — хрипит, протягивая руки к Оране.
— Мамочка? — Лиандра слепо оборачивается на звук голоса: глаза ее давно сгнили, открывая пустые дыры. Из открытого рта — теперь он все время открыт, губы тоже сгнили — вырывается рык, достойный зверя. — Я принес тебе поесть, мамочка. Ты поешь и снова станешь красивой.
Хоук приваливается к стене, закрывая глаза и слушая чавкающие звуки.

…Когда ты маг крови, то тебе ничего не стоит вернуть к жизни то, что тебе дорого. Главный вопрос, а нужно ли это тебе…

— Знаешь, сейчас очень красиво на улицах. Все цветет. Я как-нибудь отведу тебя на прогулку, — говорит Хоук, слыша влажный треск, будто кто-то рвет на части мокрую парусину. Через несколько секунд все стихает. — Ты уже поела, мамочка?
Хоук все еще сидит с закрытыми глазами, но он слышит шаги. Медленные и неуклюжие, они приближаются.
— Мама?

…Творение не имеет права посягнуть на жизнь своего создателя. Или нет?..

Утром Сэндал вновь плачет, что это плохой дом, а Бодан устало кивает головой, пытаясь понять, откуда так сильно тянет гнилым мясом и куда пропала Орана.
А Хоук думает о том, что надо будет пойти в «Цветущую розу» и снять девочку на всю ночь.
Мама ведь хочет есть.