Монтсиммар, камин и память

Это Орлей.
Здесь всегда праздник, что бы ни случилось — война или Мор, чума или драконы, люди будут носить карнавальные наряды и маски. Орлей будет сыт и доволен, Орлей будет предаваться веселью, петь песни и пить вино, Орлей будет заниматься любовью на улицах и в постелях, потому что здесь ценят удовольствие больше, чем жизнь.
Намного больше.
Жизнь здесь идёт на развес, как товар на рынке, её отдают за бесценок или за кошель золота, за место при дворе или в обмен на собственную жизнь.
Это Орлей.
А Монтсиммар был городом Орлея, а значит, жил по его законам.

Закат красил мостовую в мягкий розовый цвет, лепестки лаванды и роз с окон домов осыпались на брусчатку, пряным запахом наполняли воздух. Конь ступал осторожно, словно после битв и порождений тьмы ощущал себя неуютно в этом вечно праздничном городе, недовольно прядал ушами, фыркал и косил глазом.
Солона Амелл отлично чувствовала его настроение.
Командор Амарантайна прибыла сюда с неофициальным визитом по просьбе королевы Аноры; как ни пыталась Солона отгородиться от политических разборок между Орлеем и Ферелденом, пора было начинать постепенно отстраивать сломанные мосты и заключать новые союзы.
Серые Стражи не воюют друг с другом — более чем веская причина для того, чтобы выбрать в парламентеры монну Амелл.
Впрочем, Солона признавалась себе, что сопротивлялась не слишком долго. Визит в Монтсиммар давал отличную возможность узнать, почему перестали приходить короткие письма, написанные стремительно-острым почерком; узнать, почему уже почти три недели бывший тейрн Гварена не даёт о себе вестей.
Логейн Мак Тир был из породы волков, а таких убить сложно даже Орлею. Но всё же и волки смертны.

Конь перешёл на рысь, проскочил резные ворота особняка. Вотчина Серых Стражей была не такой роскошно-вычурной, как большая часть городских зданий, но для Амелл, привыкшей к жёсткому, строгому порядку Амарантайна, всё это выглядело слишком нелепым и ненужным.
Подавив невольное желание подпалить местную мишуру парочкой огненных искр, Солона соскочила с седла, перебросив поводья подбежавшему мальчишке-конюху. В Ферелдене Стражи не нанимали слуг, но здесь… здесь всё было иначе.
Но это чужой дом, а входя в чужой дом, поклонись его хозяину.
Леони Коран спустилась встретить её лично; в насмешливо-дерзком взгляде орлесианки отчётливо светилась власть и стальная воля. Она была командором, и даже в вечном празднике требовалось удерживать дисциплину, требовалось защищать щенков, а псам — указывать на место у хозяйской ноги.
Они обменялись рукопожатиями.
— Как дорога? — мимолётно поинтересовалась Леони, коротким жестом приглашая Солону в просторный холл. — В Ферелдене всё так же серо и холодно?
— А в Орлее всё то же яркое солнце, — в тон ей отозвалась Амелл; чуть усмехнулась себе под нос, окинув взглядом галерею нарядных доспехов. — Наверное, нам, варварам, не дано понять, зачем держать у себя всю эту ерунду.
Командор орлейских Стражей лишь отмахнулась.
— Если кто-то становится воином, это не значит, что он должен принять аскезу, монна Амелл. Хотя ваш волк тоже так не считает.
— Волк? — переспросила Солона. — Логейн?
— Кто же ещё, — фыркнула Леони. — Вечно скалит зубы… так и норовит всю руку оттяпать. Впрочем, должна признать, стратег из него отменный, да и как боец он очень даже неплох. Правда, с ребятами у него не складывается.
Они поднимались по витой лестнице в левую башню, в покои командора. Ворсистые ковры устилали ступени, и Амелл, на миг представив себе лицо Вэрела, доведись тому узнать о подобном, едва подавила в себе желание расхохотаться. Слишком отвыкла она от подобного неумерного комфорта и роскоши, чтобы суметь им насладиться. А, впрочем, воспитанная в Башне, она никогда по-настоящему и не жила так.
— Мы, наверное, тоже виноваты, — пожала плечами Леони, не оборачиваясь. — Впрочем, сложно было бы ожидать, что его здесь встретят с любовью. Парни были злы, как сам Архидемон, а он со своим норовом только подбавлял жару. Один раз ему даже дежурство дали на горячем участке… в одиночку. Я потом только всё выяснила, да и десятник божился, что не знал, что там окажутся эти твари. В общем, все думали, что он не вернётся, уже даже смену новую поставили. Шансов не было никаких. Но он выжил, собачий сын, представляешь! Заявился на вечернюю перекличку, весь в крови и грязище, но живой.
Амелл подавила улыбку.
— И что дальше?
— Зауважали, стали обходить. Гавкаются всё равно, правда. Впрочем, узнаешь у него сама, когда он вернётся с дежурства, — рассеянно отмахнулась Леони, раскрывая дверь. — Проходи, будь гостем. Или, может, ты предпочитаешь сперва отдохнуть, а потом приступать к делам? Как там принято у вас в Ферелдене?
Амелл коротко качнула головой.
— Я не устала.
— Тогда вина, — усмехнулась орлесианский командор. — И поговорим о проблемах насущных. Как поживает её величество королева Анора?

Амелл ушла от Леони, когда били в гонг с вечерней смены; ночь уже спустилась на Тедас, обволакивающей пеленой осела на улицы. Спать ещё не хотелось — лишь свежего воздуха; после насыщенных благовониями орлесианских комнат у магессы ныла голова, и даже чары изморози не приносили ожидаемой свежести.
В коридорах было полегче.
Она стояла у высокого подсвечника — здесь не использовали чадящие факелы, и свет десяти свечей мягкими бликами оттенял её фигуру, скользил по вшитым в походный плащ магическим рунам, заставляя их вспыхивать и искриться.
Солона Амелл, прислонившись виском к прохладному камню, чувствовала лишь непривычную всепоглощающую усталость.
Может, слишком много на неё одну?
Может…
Тяжёлые, стремительные шаги послышались за её спиной; женщина быстро обернулась, чувствуя, как невольная улыбка касается губ. Слишком знакомая поступь, слишком хорошо узнаваемая.
— Логейн.
Он едва заметно вздрогнул, уже почти свернув в соседний коридор; развернулся, на ходу сдёргивая шлем — бескомпромиссно и резко, как всё, что он делал в жизни. Всмотрелся в лицо магессы и усмехнулся уголком рта.
— Командор.
Она первой шагнула ближе. Рукопожатие вышло сильным, и Амелл только сейчас ощутила, как не хватало ей этой чужой жёсткой уверенности в верности своим принципам, насколько легче было идти, сражаться и выживать, зная, что за спиной есть тот, кто в случае чего без колебаний порвёт противнику глотку.
— Чем обязан визиту? — суховато осведомился Логейн. — Только не говори мне, что порождения тьмы развалили Амарантайн.
— Ещё нет, — фыркнула Солона. — Так получилось, что Анора не нашла лучшего кандидата в дипломатический корпус. Знаешь, при всём уважении к твоей дочери, Мак Тир, я иногда сомневаюсь в верности своего решения там, на Собрании Земель.
Логейн шутку оценил, хмыкнул и внезапно болезненно поморщился, неловко поведя плечом. Амелл, только теперь заметившая тонкую алую полоску, окрасившую сталь правого наплечника, тихо выругалась, выхватила посох из крепления на спине, пробежалась кончиками пальцев по рунам, взывая к живой силе.
Чары оберега легли легко и ровно, как будто на уроках в Башне Круга.
— Какого демона ты чешешь язык вместо того, чтобы сказать мне, что ты ранен?! — прошипела Солона. — Я целитель, если ты вдруг забыл!
Логейн беззвучно вздохнул — как-то непривычно устало, оперся на стену. Качнул головой.
— Здесь всё иначе, командор. Но спасибо… за помощь.
— Помощь ещё впереди, — буркнула Амелл. — Давай, надо осмотреть рану. Бездна тебя задери, Мак Тир, с твоей гордостью и безрассудством ты себя быстрей до гроба доведёшь, чем все орлесианцы вместе взятые!
Он скептически хмыкнул, но возражать не стал, коротко махнул рукой, зашагал по полутёмному коридору.

Комната Логейна располагалась в самом конце, куда почти не доходил свет, так что пришлось пробираться вслепую. Впрочем, самого бывшего тейрна это, судя по всему, не смущало: не оглядываясь, он безошибочно дошёл до двери, толкнул тяжёлую створку. Отрывисто мотнул головой — «заходи».
Внутри было достаточно свободно, но роскошь, в обилии украшавшая покои Леони, здесь отсутствовала в принципе. Кровать, жёсткий стул, стол, заваленный картами, пара книг и стойка для доспехов.
— Холодно, — буркнул Логейн. — Я разведу камин…
Магическое пламя из посоха плеснулось в ответ пронзительной голубизной; Мак Тир недовольно поморщился, но смолчал. Закусил губу, потянувшись к ременным креплениям доспеха, но Амелл лишь рыкнула на него, принялась сама распутывать многочисленные ремни. Броня спасала жизнь в ближнем бою, но надевать и снимать её было подлинным испытанием.
Поддался нагрудник, тяжело грохнул о каменные плиты. Следом, уже намного осторожнее, Солона сняла наплечники, стараясь не задеть рану. Кожаный поддоспешник был разорван, рубаха окрасилась алым.
— Скажи, командор, ты со всеми своими носишься, как с беззубой лялькой? — с наигранной кротостью проговорил Логейн и тут же зашипел сквозь зубы, когда оторвался слипшийся с подсохшей кровью кусок ткани.
Испорченная рубаха бескомпромиссно была выброшена в угол.
— Только если они ведут себя, как безмозглые идиоты, — огрызнулась магесса. — Почему у меня такое чувство, что ты просто пытаешься выбрать наиболее болезненный способ не дожить до Зова?
Мужчина неопределённо пожал плечами, тяжело опустился на стул, чуть наклонил голову, краем глаза наблюдая, как пальцы магессы невесомо пробежались над рваным разрезом, заполняя его лазурно-голубым светом. Выдохнул — уже спокойнее и ровнее; разодранные края плоти сживлялись, срастались, тянулись друг к другу.
Солона Амелл была хорошим целителем.
Боль исчезла, точно отрезали; бодрящий заряд силы пробежался по позвоночнику, влился в вены, в жилы. Снова до одури захотелось жить.
— Благодарю, — буркнул Мак Тир. Встал, осторожно повёл плечами, словно не доверяя до конца, отошёл к противоположной стене, к сундуку с вещами.

Амелл отвернулась, пока он натягивал чистую одежду, принялась рассматривать стол и карты, сплошь исчерченные разнообразными линиями и испещрённые метками и цифрами: численность войск, наименование отрядов, скорость передвижения армии — он учитывал всё до мельчайших мелочей.
Сверху лежала одна, исчирканная вдоль и поперёк, слишком болезненно знакомая, чтобы не узнать.
Карта Остагара.
Солона не шелохнулась, лишь пальцы сильнее впились в столешницу; услышала, как Логейн подошёл ближе, замер за спиной, выдохнул — чуть резче обычного. Но не сказал ни слова.
Она обернулась, встретилась с ним взглядом.
— Ты всё ещё… переигрываешь тот бой?
Логейн молчал почти минуту, но Амелл не торопила; рассматривала его лицо — строгое, жёсткое и обветренное. Добавилась пара шрамов — их не было, когда он уезжал из Амарантайна; добавилось усталости в глазах и какой-то едва заметной горечи.
Они были слишком похожи: каждому доводилось посылать друзей на смерть, каждому доводилось принимать решения, от которых зависели жизни других.
Каждый всегда брал ответственность только на себя.
— Там должен был быть другой выход, — наконец глухо произнёс Логейн. — Что-то, чего я не увидел.
— Ты прекрасно знаешь, что другого выхода не было, — тихо отозвалась Солона. Сощурилась, вызывая в памяти гарь и огонь бессмысленной битвы. — Мы слишком опоздали с сигналом… на тот момент кольцо уже сомкнулось. Ты делал то, что должен был сделать. То, что сделала бы и я.
Мак Тир тяжело качнул головой, оперся кулаком на стену. Криво усмехнулся.
— Ты не бросала умирать сына своего лучшего друга.
Солона молчала, смотрела, как он, наклонившись, вытащил из сундука бутылку вина, не глядя плеснул в стаканы. В несколько глотков осушил свой, выдохнул, неопределённо повёл плечами.
— Я не хотел его смерти.
Женщина осторожно присела на край кровати, взглянула Логейну в глаза — снизу вверх, вопросительно.
— Мне показалось, что вы не слишком хорошо… ладили друг с другом.
Мак Тир повертел в пальцах пустой стакан.
— В нём было столько от Мэрика… — непривычно глухо произнёс он. — Я смотрел на него, а видел Мэрика — в каждом движении и жесте, в интонации голоса, в том, как он брал клинок. Но Кайлан не был ни моим королём, ни моим другом, командор; мой друг и король погиб… оставив вместо себя этого щенка. Я почти ненавидел его за это.
Он внезапно развернулся — резко, стремительно, и пустой стакан разлетелся ломкими брызгами о стену.
Солона заставила себя не отводить взгляда.
Она никогда не расспрашивала его о причинах, поверив и приняв на слово, потому что слишком хорошо понимала, что такое груз ответственности. Потому что разделить такое можно лишь с тем, кому доверяешь больше, чем свою жизнь, а у них было слишком мало времени, чтобы довериться.
Может, теперь время пришло.
— Глупый, опрометчивый мальчишка… Но он был сыном Мэрика, — устало произнёс Логейн. Встряхнул головой; тёмные пряди упали на лицо. — Я не желал ему смерти.
Он помолчал немного, присел на корточки у камина, потянулся к огниву. Солона, догадавшись о безмолвной просьбе, погасила магический огонь: тяга к живому пламени была ей понятна и знакома, всё же не заменит искусственная лазурь стремительного танца рыже-золотых всполохов.
 
На несколько секунд комната погрузилась во мрак, пока Логейн равномерно высекал искры. Но дрова были сухие, и вскоре пламя занялось, взметнулось выше, делясь мягким теплом и светом.
Повисшая тишина была спокойной.
Правильной.
— Знаешь, я только одного понять не могу, — негромко проговорила Амелл. — Ты же знал, что Стражи непричастны к тому, что произошло, что Стражи никогда бы намеренно не спровоцировали Мор. Мы могли бы стать союзниками с самого начала, Логейн… если бы ты не объявил нас предателями.
Он повернулся к ней, сухо усмехнулся.
— Ты говоришь, я знал, что Стражи непричастны? Я не знал. Откуда, командор? Дункан был дружен с Эамоном, а Эамон почти открыто твердил о необходимости союза с Орлеем и Кайлана подбивал… Да ты же видела письма! И я действительно считал Дункана ставленником Селины, и его настойчивые уговоры дождаться орлейских Стражей не могли не вызывать подозрений.
Амелл закатила глаза.
— У тебя мания преследования, Мак Тир! Стражей не хватало; само собой, Дункан хотел получить помощь.
— Это всё хорошо видно сейчас, — Логейн пожал плечами. — Встань на моё место. Я ничего не знал о роли Стражей. Мне было известно, что Эамон и Орлей что-то замышляют, и страна, ослабленная войной, будет беззащитна. Когда Дункан предложил двоих своих Стражей, из которых один — никому не известный новичок, для охраны башни Ишала, стратегического объекта и ключевого пункта в сражении, я уже чувствовал неладное. Именно поэтому я был против вашего участия.
Магесса не знала, смеяться ей или плакать.
Всё это звучало слишком неправильно и в тот же момент слишком достоверно, если только действительно взглянуть на события с другой стороны.
— То есть ты считал нас шпионами Орлея? Меня и Алистера?
Логейн бесстрастно наклонил голову.
— У меня не было причин думать иначе. Но смотри, что происходит дальше: потенциальные «шпионы» получают задание вовремя подать сигнал, я даже оставляю с ними своих солдат на случай… особой ситуации. А потом сигнал почему-то опаздывает. Опаздывает ровно настолько, чтобы мой отряд всё ещё мог вступить в битву. И ровно настолько, чтобы он заведомо там погиб.
Пламя в очаге шипело и разбрызгивало горячие искры.
Амелл чуть прикусила губу, взглянула в тёмные глаза. Мак Тир не просил прощения; он просто пояснял, почему в тот миг принял решение поступить именно так. Почему он просто не мог поступить иначе.
Ему, по чести, не было за что просить прощения.
— Отличный ход — одной коротенькой подставой решить исход сражения, — Логейн покачал головой. — Я даже восхитился подобной комбинацией. У Ферелдена не должно было остаться ни армии, ни короля, и во всём были бы виноваты порождения тьмы. Орлей вошёл бы как спаситель, его приняли бы с распростёртыми объятиями и сами встали бы на колени. Но я решил немного испортить эту игру. Спасти хотя бы тех, кого ещё можно было спасти.
— Принять удар на себя, — пробормотала Солона. — Принять клеймо предателя… бездна тебя задери, Мак Тир.
«Ты думаешь, это того стоило?»
Секунда молчания.
«Стоило бы, если бы я не ошибся».
— То, что ты и Мэриков бастард выжили после того, как была захвачена башня Ишала, командор, лишь укрепило мои подозрения, — скупо произнес Логейн. — Я объявил вам войну… и ты знаешь, чем всё закончилось.
Амелл чуть наклонила голову, соглашаясь.
Окно в комнате было узким и располагалось почти у самого потолка, но если встать у самого стола, можно было увидеть россыпь звёзд, серебристыми искорками разлетевшуюся по чёрно-ночному небу.
Можно было даже представить, что они сейчас не в Монтсиммаре, а где-нибудь в Гварене или в том же Остагаре — ещё до того, как всё произошло, и что можно прямо сейчас всё изменить всего лишь несколькими словами.
Всего лишь толикой доверия.
Логейн неподвижно стоял спиной к Солоне, тяжело опершись на выступ каминной полки и глядя в огонь. Магесса беззвучно поднялась на ноги, замерла рядом, осторожно коснулась чужого плеча.
— Я не собираюсь тебя обвинять.
Давно отзвучали уже все обвинения и за все ошибки было заплачено, и цена действительно оказалась очень большой. Достаточно большой, чтобы оставить всё это в прошлом.
— Я не собираюсь оправдываться, — сухо буркнул Логейн.
Солона не удержалась, засмеялась негромко и легко, ощущая, как расслабляются напряжённые мышцы под её рукой, как, сдавшись, нарочито страдальчески вздыхает Мак Тир, никогда не признавшийся бы в том, насколько ему нужно было это рассказать и быть услышанным.
 
В окно-бойницу заглядывали звёзды.
С бывшим тейрном было хорошо: ему можно было жаловаться на аристократов, которые в очередной раз не могут разрешить земельные тяжбы, на то, что разбои на дорогах усилились после исчезновения порождений тьмы. Можно было даже вполголоса говорить о том, как ушла, не сказав никому ни слова, Сигрун, то ли услышав Зов, то ли не сумев жить на поверхности.
Можно было ругаться на прихоти королев и политику Аноры; к счастью, Логейн слишком хорошо знал свою дочь, чтобы усомниться в словах Амелл.
Можно было… почти всё.
Вина уже не осталось, да и дрова в камине прогорели до золы. Солона поёжилась, потянулась за посохом, но Логейн качнул головой.
— Всё равно надо новые принести. Пройдёмся, командор.
Магесса фыркнула, но послушно поднялась, плотнее запахнулась в плащ.
— Знаешь, Мак Тир, меня первый раз мужчина из комнаты выставляет. Между прочим, даже Леони предлагала остаться у неё… на ночь.
Свободные нравы Орлея были известны Амелл из многочисленных рассказов Лелианы, но принимать подобное Солона так и не научилась. Сказывалось жёсткое воспитание Круга или ферелденское наследство — сложно было сказать.
Логейн распрямился, оценивающе взглянул ей в глаза.
— Захочешь — возвращайся.
Женщина усмехнулась, первой вышла в коридор. Было темно, пришлось выпустить лазурный «светлячок», чтобы не споткнуться на ступенях узкой лестницы. Мак Тир провёл её через чёрный ход особняка, прямо на тренировочный плац на заднем дворе, где у стены стояла поленница.
Пока он выбирал дрова, Амелл запрокинула голову, вгляделась в звёзды. На востоке уже начинало светлеть — они проговорили почти всю ночь.
— Я перестала получать твои письма, — негромко произнесла магесса. Повернулась к Логейну: — Думала, с тобой что-то случилось.
Тот пожал плечами.
— Узнал, что их вскрывают. Можешь спросить у Карон, если не веришь. Я перестал писать — терпеть подобного не могу.
Ну конечно. А поставить её в известность он, разумеется, не догадался.
Но злиться на Логейна было занятием глупым и совершенно бессмысленным, так что Солона только пробурчала себе под нос одно из прилипчивых Огреновых выражений, весьма уместных в определённых ситуациях, и гордо направилась обратно к двери.
Толкнула створку, обернулась.
— Послезавтра я выезжаю в Вейсхаупт. Была бы рада твоей компании.
Мак Тир неопределённо качнул головой.
— Я должен подчиняться приказам командора Монтсиммара и Первого Стража. Моё назначение сюда было предельно чётким.
Солона Амелл, именуемая в народе Героиней Ферелдена, искренне и всей душой ненавидевшая это прозвище, едва ли не впервые подумала о том, что, наверное, настало время его использовать.
«Светлячок» плясал перед глазами и отбрасывал причудливые лазурные блики на каменные плиты стен.
Лестница казалась неимоверно длинной.
— С Леони я как-нибудь договорюсь, — пожала плечами Амелл. — А с Первым Стражем мы поговорим в Вейсхаупте. Честно сказать, мне надоело постоянно идти на уступки во имя абстрактного блага. Так что дело лишь за тобой, Мак Тир.
Логейн коротко усмехнулся.
И наклонил голову, соглашаясь.