Что есть реальность?

Винн говорила ей, что вера сильнее всего.
Ирвинг утверждал, что сделок с демонами заключать нельзя.

Солона кашляет и раскрывает глаза. Тело ломит от слабости и боли — все, как и должно быть после их эпического сражения с Архидемоном. Тело помнит каждую стрелу, к счастью, прошедшую вскользь, жар драконьего пламени, оседающий на ресницах и заставляющий падать на колени.
Но она победила. Точно. После того, как Логейн нанес удар, после того, как они уже считали, что все закончилось, после того, как Архидемон вновь поднял голову…
Она победила. Они победили.
Мора больше нет.
Иначе она бы не лежала здесь, в теплой кровати, наслаждаясь уютом, от которого уже успела отвыкнуть за время долгих походов. Здесь, в Башне Магов…
Амелл вздрагивает и рывком поднимается, лихорадочно озираясь по сторонам.
Башня Магов?

Она помнит другую Башню — где приходилось выдирать у порождений тьмы каждый шаг, каждую ступень. Где на гранитных плитах пузырилась и вскипала чужая кровь, где Завеса стала настолько тонкой, что демоны, хохоча, один за другим врывались в слабые человеческие тела.
Башню, где она убивала, убивала, убивала. Сначала тварей, а потом всех остальных, кто не сумел удержаться на грани.
В той Башне просто не осталось ни единого места, не превращенного в пепелище.
Сколько же времени она была без сознания?..

Одежда — ритуальная одежда магов Круга — рядом на стуле; Солона быстро одевается, мимолетно магией проверяя себя на раны. Внешне все в порядке, как будто это не она продиралась сквозь бесконечные ряды гарлоков и волны стрел. Впрочем, если Винн жива, то для нее подобные трюки всегда были парой пустяков.

Короткий, осторожный стук в дверь нарушает концентрацию, и Амелл стремительно разворачивается, нащупывая рукой посох.
— Не заперто.
Слова замирают на губах.
— Я уже начал беспокоиться, — с легкой усмешкой произносит вошедший. — Ты столько времени провела без сознания… Даже сэр Грегор забеспокоился.
Пальцы сжимают посох почти до боли.
— Йован?.. — одними губами шепчет Амелл.

Йован не может быть здесь, никак не может. Йован — малефикар, отступник, предатель. Йован, отравивший эрла Эамона, тайно учивший его сына запрещенному искусству. Йован — нарушивший все мыслимые и немыслимые законы.
Йован, который был казнен в Редклифе.
Она видела все своими глазами.

Теперешний Йован недоуменно хмурится, когда при его попытке сделать шаг ближе в ладони магессы вспыхивает предупреждающее пламя.
— Солона, да что с тобой? Что там такого с тобой случилось на тех Истязаниях? Хотя Первый чародей же что-то говорил о том, что в отдельных случаях возможна некоторая потеря памяти, если нагрузка оказалась чересчур сильной…

Потеря памяти?
Истязания?
Амелл встряхивает головой, отчаянно жмурится, пытаясь восстановить ускользающую от нее цепь событий. И опять чувствует, что терпит поражение.

— Мне нужно поговорить с Ирвингом, — отрывисто говорит она.
Ирвинг. Первый чародей наверняка сумеет найти столь необходимые ей сейчас ответы. А потом Винн… Целительница, заменившая магессе наставницу и друга, не станет лгать. Только не ей. Только не теперь.
Йован виновато разводит руками.
— Ирвинг с Грегором сейчас в Остагаре, на приеме у короля Кайлана. Говорят, что Серые Стражи заметили что-то неладное в Диких землях… да кто уж их там разберет. Вроде должны вернуться через пару дней, если все будет нормально.

Амелл не замечает, как посох выпадает из ее вмиг ослабевшей руки.
Остагар? Погребенный в пламени предательства Остагар?
Погибший в кровавом месиве Кайлан…

— Солона? — Йован больше не колеблется, шагает ближе; волнение и тревога на его лице читаются слишком отчетливо. — Солона, что с тобой? Черт, постой, я позову кого-нибудь из целителей! Я так и знал, что эти Истязания ни к чему хорошему не приведут…
— Нет, — собрать волю в кулак и ухватиться за чужое запястье. — Нет, я пойду с тобой.
Йован колеблется всего секунду — чересчур встревожен — и кивает.
И его рука такая же теплая, как и у нее.
Посох Амелл забирает с собой — отчаянная привязка к настоящему. И мерный стук дерева о гранитные плиты Башни несколько успокаивает. Так было всегда, насколько она помнит. Всегда с того самого момента, как ее забрали в Круг.
Может быть, ей это просто снится?
Ведь память говорит совсем другое.

— Привет, Йован, — окликает знакомый голос из-за поворота, в котором тут же скользит мягкая нотка. — Привет, Солона. Уже пришла в себя после Истязаний? Говорил я, что не стоило доводить дело до подобного. Так нет же…
— Привет, Каллен, — дружелюбно улыбается Йован молодому храмовнику и виновато косится на застывшую Амелл. — У нас тут… кое-что непонятное. Короче, нужен целитель, раз уж Ирвинг в отъезде.
Йован. Улыбается. Каллену.
Магесса лихорадочно встряхивает головой.
— Вы… разве вы не должны друг друга ненавидеть?
Каллен хмурится в недоумении, точь-в-точь копируя выражение лица Йована, и магесса краем глаза замечает, как отступник за ее спиной только разводит руками.
— А… этому разве есть какие-то причины?
И удивление в его голосе искреннее.
Солона крепче сжимает посох и отчаянно хочет проснуться. Потому что ей кажется, что она начинает медленно сходить с ума.
— Ну ты же храмовник, Каллен, а Йован маг. Храмовники ненавидят магов, считают их угрозой людям… Это же вы, в конце концов, заставляете нас проходить эти чертовы Истязания, а потом до конца жизни не выпускаете из Башни.
Каллен прислоняется к стене, рывком сдирает металлическую перчатку и вытирает ладонью выступивший на лбу пот.
— Да, Йован, ты прав, — напряженно произносит он. — Это действительно… серьезно.
Йован только молча кивает.
— Солона, — мягко продолжает Каллен, поворачиваясь к магессе, — я не знаю, откуда у тебя эти совершенно сумасбродные мысли, но, если что, мы с Йованом друзья детства. И храмовники вовсе не ненавидят магов, а, напротив, защищают. Маги совершенно свободны, и никто их в Башне не держит — тот же Ирвинг с рыцарем-командором Грегором постоянно мотаются по всей стране. И уж, конечно, мы никого не принуждаем к Истязаниям!
— Мы отговаривали тебя как могли, — негромко добавляет Йован. Касается рукой плеча. — Но ты же уперлась, как гарлок: «Хочу убедиться, что смогу одолеть демона!» Вот теперь смотри, что получилось…

Амелл молчит, потому что слов не осталось.
Потому что все слишком похоже на правду.
Потому что это не может быть правдой.
Память говорит, что такое правда — ее правда пахнет кровью и потом, скверной и удушьем, каменными сводами Орзаммара и листвой Бресилиана. Память — это усмешка Зеврана, песня Лелианы и блеск клинка Стена.
Память говорит, что победа была вырвана вместе с сердцем и что жить ей — Стражу — осталось всего каких-то двадцать лет до Зова.
Здесь все не так.

— Ты был малефикаром, — безэмоционально произносит Амелл, повернувшись к Йовану. — Тебя казнили за покушение на жизнь эрла Эамона. Логейн предал Кайлана и сдал Остагар порождениям тьмы. Ты, Каллен, едва выжил после атаки на Башню Круга, когда Ульдред обратился к магии крови и стал убивать всех направо и налево.
Мужчины переглядываются, пытаясь скрыть уже неподдельную тревогу.
— Ульдред? Магистр Ульдред, стихийник? — изумленно повторяет Каллен. — Солона, это… невозможно. Просто невозможно!
— Я вообще малефикар, — едко огрызается Йован. — Интересно, я там хоть без особых мучений умер?.. Пойдем, нам нужно скорее найти Винн.
Женщина не сопротивляется, когда друг — отступник?.. — осторожно берет ее за руку и уводит дальше по коридору. Словно боится, что она сама теперь может здесь заблудиться. Словно понимая, насколько чужим вдруг стал привычный мир.
Башня Круга такая же, какой она помнит ее до Истязаний.
И страшные сомнения уже сами всплывают из глубин подсознания.
А может быть, это не сон?
Может быть, это правда?
— Что такое Истязания? — тихо спрашивает Амелл.
Йован на миг оборачивается.
— Если маг не до конца уверен в своих силах, то перед тем, как покинуть Круг, он может потребовать у Церкви провести Истязание — насильственное погружение в Тень. Там он сражается в демоном, побеждает и возвращается, уверенный в том, что теперь точно сможет противостоять искушению. Как сказал Каллен, это не обязательно. Однако, ты очень сильно хотела испытать себя… Бездна, я так и знал, что не надо было тебя отпускать!
Досада-тревога-вина в его голосе звучат так ярко, что Солона хочет верить.
Нельзя, нельзя верить!
С прокушенной губы стекает кровь.
Это неправда!
Это все ложь — лживые уговоры, лживые взгляды — потому что там, в другом мире, который она еще помнит, ненависть была чистой и понятной. Что был враг — Архидемон и были друзья, готовые защищать до смерти.
Сейчас она уже ни в чем не уверена.

…Винн улыбается, когда они с Йованом входят в просторный светлый кабинет, тут же таким знакомым жестом взмахивает руками, вызывая «целебную ауру». Слушает сбивчивый рассказ Йована, и морщинки на ее лбу проявляются сильнее, а уголки губ опускаются, пряча улыбку.
Амелл откуда-то знает, что в этом мире Винн не любит вино, и у нее никогда не было эльфа-ученика.
Но все же Винн никогда не обманывала ее там, не станет обманывать и здесь. И Солона покорно закрывает глаза, поддаваясь лечебной магии, позволяет увести себя в лазарет и вполуха слушает отрывистые объяснения целительницы встревоженному Йовану.
Из которых она все равно ничего не понимает.
Может, она и впрямь заключила сделку с демоном во время Истязаний?
Может быть, поэтому она помнит то, чего не было?
Или все-таки было?
Паутина «сна» приносит долгожданное забвение, и Солона даже благодарна за это. По крайней мере, когда спишь, не рассуждаешь о том, что есть сон, а что есть реальность. И вдруг ей повезет проснуться окончательно…

— Что есть реальность? — спрашивает знакомый голос.
Амелл раскрывает глаза и видит Йована.
— Что ты имеешь в виду?
Йован улыбается, и в этой улыбке, в уголках губ проскальзывает что-то неуловимо мышиное. Что-то, что она уже встречала раньше.
Еще раньше.
На Истязаниях.
— Мышь, — утверждающе говорит Амелл. Обводит взглядом подернувшийся лазурной дымкой лириума и магии лазарет. — Значит, мы в Тени. Значит, это все мне действительно только снится.
Облегчение уходит бесследно, когда Йован — Мышь? Демон? Дух?.. — иронично качает головой и наклоняет голову набок, словно наслаждаясь зрелищем.
— Мы действительно в Тени, — мягко говорит он. — И ты действительно спишь. Сейчас. Но вот что ты увидишь, когда проснешься? Что ты назовешь своей реальностью, Солона? Мир, где ты победила Архидемона? Или мир, где нет войны, где твои друзья живы и никогда тебя не предавали? Что из этого было правдой? Во что ты поверишь?
Липкий пот стекает по позвоночнику.
— Ты знаешь, что на самом деле правда, — шепчет Амелл.
Мышь-Йован только усмехается.
— Реальность — это только то, во что ты веришь, маг. Солона закрывает глаза. Ей никогда еще не было так страшно. Страшно ошибиться. Потому что оба мира — обе вероятностных вселенных — кажутся такими правдивыми. И обе нужны ей как воздух.
В одной она нашла себя и спасла мир.
В другой мир не был нарушен.
В одной она обрела друзей, готовых отдать за нее жизнь.
В другой ее друзьям не пришлось умирать.
Один был реальностью, другой — лишь проекцией Тени. Но главная опасность Тени в том, что она слишком похожа на реальность.
Во что ты веришь, Солона?

Во что ты веришь?