Sacrilege. Глава 4. Выбирай

— Почему у некоторых людей вырабатывается устойчивость к скверне, а у остальных нет? — куда-то в воздух спросил Архитектор. Амелл решила не отвечать на риторические вопросы, а только молча проследила за тем, как он прошелся от одной стены к другой.
Словно бы… волновался.
Это была не тревога, нет — Солона отлично знала это чувство, чувство радостного азарта и возбуждения, предшествующее новому открытию. Когда не можешь стоять на месте, когда хочется сорваться и выгрызть, вырвать этот ответ — пусть даже у самой вечности.
Здесь они были похожи.
В белесых глазах отразилось понимание.
— Ответ может быть только один, — продолжил эмиссар. Прищурился, будто вспоминая. — К нему вплотную подобрался Авернус… Почти нашел решение. Ты ведь помнишь того мага, Страж? Все дело в крови.
— Сущность постоянства, — пробормотала женщина.
Смотреть на огоньки было тяжело, глаза слезились. Заметив это, Архитектор чуть махнул рукой, гася лазурный свет, и темнота милостиво скользнула в комнату, мягким ласканием легла на воспаленные веки.
Впрочем, они оба прекрасно видели в темноте.
— Верно, — согласился гарлок. — А что является ее противоположностью?
— Тень, — она вдруг почувствовала себя словно бы в далеком прошлом, в Башне Круга, на экзамене у Ирвинга, когда было позволительно ошибаться и совсем не страшно задавать все новые вопросы. Когда можно было доверять учителю.
Хорошее чувство. Амелл не хотела избавляться от него слишком быстро.
— И тогда мы приходим ко второму вопросу, Страж, — ровный голос Архитектора наполнил зал, влился в сознание. — Почему некоторые люди становятся магами, а другим этого не дано?
Она пожала плечами.
Потом понимание сверкнуло искрой.
— Это… Это как-то связано, да?
Почему только тевинтерские магистры, сильнейшие маги, смогли добраться до Золотого Города? Не воины, не простолюдины — ведь перед Создателем все равны, если верить всеблагой Церкви. Только маги.
Связь с Тенью. Должна быть связь с Тенью — это ключ.
— Допустим, что в крови человека есть определенное вещество… Ну, к примеру, лириум, — задумчиво произнес эмиссар. — Допустим, что его количество обуславливает связь с Тенью: если его много, проявляются магические способности и возможность ходить через Завесу, если его нет в принципе, то человек живет обычным человеком. Или… может быть, лириум присутствует в крови, но его так мало, что магическая сила не оживает?
Это был вопрос, и Солона послушно задумалась.
— Тогда они тоже живут как обычные люди? — предположила она. — Может, с более развитой интуицией?
Ей внезапно даже захотелось увидеть каплю собственную крови и — ну а вдруг! — голубое мерцание лириума внутри.
Передернулась, вновь сосредотачивая внимание на Архитекторе.
— Интереснее всего то, — спокойно продолжил тот, — что скверна, как ты помнишь, тоже есть слияние крови и Тени. Но, видимо, по какой-то причине оно получилось… искаженным. Неправильным. Неестественным для этого мира.
И поэтому наша сущность ее отвергает.
Как болезнь. Как вирус.
Мор.
— Я думаю, что любой человек в теории способен адаптироваться к скверне, — негромко сказал Архитектор, взглянув на Амелл. — Любой, если только в его крови уже есть первоначальное слияние. Если в ней есть хоть минимальная доля лириума.
— Стоп! — Амелл взмахнула рукой. — Нет, ничего не сходится. Много магов погибло при посвящении в Стражи, хотя по твоей теории…
В его белесых глазах на мгновение мелькнуло веселое превосходство знающего.
И удовольствие от разделения этого знания.
— Погибло много, да, — невозмутимо произнес Архитектор. — Но все же меньше, чем тех, кто точно не являлся магом. И потом… ты уверена, что они погибали сразу?
Вопрос заставляет осечься от неожиданности.
Что еще за нелепость?

Несколько секунд она смотрит на спокойного эмиссара, пытаясь понять, что он на самом деле имел в виду, когда спросил подобное. Перебирает в сознании варианты и чуть морщится от остро кольнувшей головной боли.
Он, конечно же, замечает. Чуть хмурится, в длинных пальцах начинает клубиться сила. Амелл в первый раз видит Архитектора, взывающего к своей магии, и, она признается себе честно, это зрелище… завораживает.
Ощущение силы — яростно-неистовой и все же обузданной, покорившейся стальной воле.
Ощущение скверны — черный напор, пьянящая тьма, подчинившая вечность.
Ощущение пламени… Пламя внутри, пламя врывается в сознание, вычищает, выжигает там сорняки Зова, оставляя безудержную легкость и ошеломительно-необходимое понимание того, что в этот раз ты все еще осталась собой.

Эмиссар уронил руки, тяжело оперся на стену. Длинные когти царапнули камень, словно в попытке удержаться.
Солона невольно приподнялась, дернулась-шагнула ближе — это машинальное движение поддержки, даже не успев задуматься над тем, уместно ли это, правильно ли, и кому, собственно, эта поддержка была предназначена.
— Мало времени, — прошелестел Архитектор. — Мало… Так, на чем я остановился? Ах, да. Итоги заражения скверной.
Предложение отдохнуть и восстановить силы умерло, так и не родившись.
— Их не так и много, — сухо усмехнулась Солона. — Ты либо выживаешь, либо умираешь, либо становишься вурдалаком.
Сказала и осеклась.
Эмиссар чуть оскалился.
— Если Страж не проходит посвящение и не умирает сам, его убивают, не так ли? Держать порождение тьмы в своих рядах… опасно. Да и прочие люди, насколько я понял, подобного обычно не одобряют.
Будь она проклята, если это не умело замаскированный сарказм!
Амелл вспомнила длинный тонкий кинжал — мизерикордию — такой же ритуальный, как и Чаша, и тоже служащий для той же цели. Убивать. Добивать, если быть точным. Добивать тех, кто не смог остаться человеком.
Ей приходилось использовать его восемь раз. И еще единожды сжигать магией дотла, когда нужного клинка не было под рукой.
Память приносит лица.
— У вурдалаков нет разума, — буркнула Солона в ответ, раздраженно поморщилась. — Что еще остается делать? Держать их в клетке, как зверей, вспоминая, что они когда-то были людьми? Смерть намного милосерднее.
Она почти научилась в это верить, правда.
У нее было много времени.
Но что-то все равно невольно сжимается под сердцем, когда Архитектор, не укоряя, не обвиняя, чуть качает головой.
— Авернус ведь почти догадался, — негромко, словно сам себе произносит он. — Все так просто… Наличие лириума в крови является гарантом адаптации к скверне. Вот только все опять зависит от количества.
Солоне кажется, что она вся обратилась в слух.
— Если лириума нет совсем, нет связи с Тенью — человек умирает, ибо его тело не способно принять скверну, начинается полное отторжение, — размеренно продолжает эмиссар. — Если есть… в определенном размере, он становится Стражем. А у сильного мага — с большим количеством лириума, с огромным магическим потенциалом начинается стадия принятия, когда скверна побеждает прежнюю сущность.
Вурдалак.
Тонкими молоточками отдаются в ушах первые, еще не такие различимые аккорды Зова. Амелл чуть встряхивает головой, незаметно кусает губу.
— Но есть еще один очень важный момент, — голос Архитектора, кажется, заглушает музыку. — Все эти стадии принятия… преходящи. Это всегда двусторонний процесс. Если человек становится Стражем… остается человеком, у него есть около десяти-двадцати лет на то, чтобы выработать своеобразный иммунитет к скверне. Затем, когда скверна берет свое и он начинает слышать Зов, происходит трансформация — обращение в порождение тьмы. Еще на десять-двадцать лет, чтобы выработать иммунитет к человеческой сущности. И потом, когда все заканчивается… Конечный результат всегда одинаков.
Не порождение тьмы. Не человек.
Бессмертие. Неуязвимость к болезням и старости. Практическое отсутствие потребности в пище, воде и сне.
Свобода воли. Сохранение знаний и умений. Право выбора.
— Это ты, — прошептала Солона. — Это ты, Архитектор. Конечный результат. А вурдалаки…
Он склонил голову.
— Вурдалаки — это те, у кого стадия становления порождением тьмы начинается первой. Если бы вы позволили им жить… Позволили им жить еще необходимые десять-двадцать лет… Они бы вернулись в человеческий облик, чтобы в финале превратиться в мое подобие. Но вы никогда не давали им шанса.
Он не обвинял, просто констатировал факт. Но чувство горечи-вины уже вцепилось клещами, вгрызлось, не отпускало.
Потому как незнание не освобождает от ответственности.

Солона вскочила, нервно прошлась по комнате. Возврата не было, обернуть время назад невозможно, и поэтому надо было принять, надо было просто заставить себя принять это, прогнать через себя все то, что случилось, не ища оправданий, не сваливая ни на кого вину, потому что никто не был и не мог быть виноват, а просто…
Просто она не знала. Никто не знал.
Но она была Солоной Амелл, Стражем-Командором, и она привыкла брать на себя всю ответственность, насколько тяжелой бы та ни была.
И Архитектор молчит, не пытаясь утешать, жалеть или сострадать.
И за это она ему благодарна едва ли не сильнее, чем за защиту и помощь.
Резко выдохнула, отпуская растерянность и злость на себя саму и на весь окружающий мир. Вдохнула, принимая то, что есть здесь и сейчас, то, что уже не исправить, и то, что можно изменить в будущем.
Замерла, развернулась. Встретила чужой взгляд — ровно, бесстрастно, как и положено Серому Командору.
— Ты предлагаешь мне просуществовать еще десять лет как порождение тьмы?
Просуществовать. Не прожить.
Все сильнее поет Песня в сознании.
Архитектор шагнул ближе, замер на миг, молчаливо спрашивая позволения, и Амелл, помедлив, кивнула, невольно напряглась-насторожилась, когда холодные пальцы невесомым касанием легли на виски — чутко и осторожно, чтобы ни в коем случае не задеть, не поранить острыми когтями.
Нахмурился.
— Мало времени, Страж. Тебе придется решать быстро. Но нет, я не предлагаю тебе ждать столько лет. Я могу ускорить развитие скверны… Сократить срок трансформации до нескольких секунд. Но я должен предупредить: такое мгновенное превращение… Будет больно.
Ей стоило догадаться. Конечно, она могла догадаться.
Ута. И затем, наверное, Серанни.
— Ута, — вслух повторила женщина.
Он кивнул, отвел взгляд. Темная сила вокруг на миг плеснулась огнем и жаром, и тихой неожиданной болью.
Амелл не решилась спросить.
Вместо этого на язык пришло другое, безнадежное и отчаянное, то, что давно задавливалось железным долгом и не менее железной волей. То, что всегда было несправедливостью, насмешкой судьбы, хоть магесса и не собиралась никого обвинять.
— А… можно ли от этого излечиться? Не проходить все эти твои трансформации, а просто излечиться? Стать человеком, не Стражем?
Архитектор покачал головой.
Понимание. Слишком болезненное понимание в спокойно-ровном взгляде.
— Мне жаль.
Она сдавленно выдохнула, отвернулась. Вопрос, который она собиралась задать, был опасно искренен, опасно на грани, но ответ на него должен был решить все.
Потому что иначе… Иначе все это не имело смысла.
— Тогда зачем? — хрипло спросила Солона. — Зачем мне жить… так? Вечное существование без цели, без друзей, потому что все мои друзья либо мертвы, либо остались наверху. Только ради того, чтобы просто выжить? Ты знаешь сам, что мне это не подходит, Архитектор. Зачем мне соглашаться на твое предложение?
Она не сказала, что не боялась смерти, — это было бы ложью, и они оба бы ощутили это. Но существование в пустоте было еще страшнее.
Без смысла. Без идеи.
Неприемлемо.
— Затем, что цель не изменилась, Страж, — тихо промолвил Архитектор. В его белесых глазах на секунду вдруг отразилась сама сущность и мощь Тени, затанцевала искристым огнем, опалила сухим ветром. — Ты, как и я, хочешь прекратить Мор раз и навсегда. И я могу рассказать тебе, как это сделать.
Взгляды встречаются. Безмолвное противостояние, молчаливая дуэль.
Без победителей. Без проигравших.
— Ты можешь обещать, что в этот раз у нас получится? — Солона невольно вспоминает все прежние эксперименты эмиссара и кривит губы. — Нет гарантии…
Он бесстрастно пожимает плечами.
— Если ты умрешь, то никогда не узнаешь, получилось или нет, Страж.
Возразить нечего.
Почему-то именно Архитектору ей всегда было нечего возразить.
Пожала-передернула плечами, рывком вскинула голову — рефлекторное, защитное движение, демонстрация уверенности, которой на самом деле всегда недостает. Но Командору Серых не положено чувствовать слабость.
— Хорошо, пусть. Что мне надо сделать?
Архитектор смотрел на нее, и уважение-облегчение сливались в какое-то совершенно неразборчивое марево в его обычно непроницаемых глазах. Солона неловко отвела взгляд: подсматривать это личное, чужое само по себе было непростительным, и сейчас, когда все у них держалось только на доверии, она не могла нарушить его.
Эмиссар шагнул ближе, протянул ей худую жилистую руку, изуродованную скверной. Кивнул: да, именно так, действуй.
Пожать руку твари — замечательный финал, Серый Страж.
Амелл закусила губу — решение принято, отступать уже поздно, да и некуда — и схватилась за сухую ладонь.
И со всех сторон на нее рухнула боль.