Потерять и снова обрести

Петрис просыпается от громких взволнованных голосов за дверью. Не сразу вспоминает, где она: царящий в комнате полумрак искажает предметы, свет луны не в силах разогнать его, но, вспомнив, тут же выскальзывает из-под одеяла. Вооружившись лежащим под подушкой кинжалом, она на цыпочках крадётся к двери. Приникает ухом к замочной скважине — не слышно ли звона клинков, криков раненых и умирающих? Не приведи Создатель, если на имение напали одержимые или демоны… Но нет, там всего лишь разговаривают двое: слов не разобрать, но один мужской голос звучит радостно, другой — утомлённо. Этот глуховатый баритон знаком ей. Хоук. Вернулся. И, похоже, с победой. Кто бы сомневался. Петрис отходит от двери: нет смысла раскрывать своё присутствие, граф сейчас вряд ли расположен к беседе. Завтра. Широко зевнув, она забирается в кровать и укрывается одеялом, не забыв положить в изголовье кинжал. Надо выспаться перед грядущим нелёгким разговором.

Наутро Петрис хмуро изучает в зеркале своё отражение. За годы служения она словно выцвела от постоянного пребывания в полумраке церковных помещений: кожа стала бледнее, глаза тусклее. А сегодняшнее ночное бдение добавило ей под глаза пару тёмных полукружий: уснуть Петрис удалось лишь незадолго до восхода солнца после мысленного прочтения десятка гимнов из Песни Света. Что и говорить, молитва — отличное снотворное, но в этот раз оно действовало непростительно долго, и залегшие у глаз тёмные тени придают Петрис вид скорбный и утомлённый. И белил, как назло, в этом доме нет. А с другой стороны, любому сразу видно, что преподобная сестра ночи напролёт молится за упокой души всех погибших при взрыве церкви.

Вместе с завтраком застенчивая эльфийская служанка приносит ей и последние новости. Граф Хоук стал наместником, Круг истреблён, рыцарь-командор и Первый чародей мертвы, народ скорбит по Эльтине и ликует от известий о победе добра над злом. Неторопливо намазывая масло на ломоть тёплого пахучего хлеба, Петрис гадает, кто кого убил: Орсино — Мередит или Мередит — Орсино, и кто потом в итоге достался Хоуку. То, что Защитник причастен к смерти хотя бы одного из них, Петрис не сомневается. Как не сомневается и в том, что лично ей в Киркволле больше незачем оставаться.
 
В полдень новоявленный наместник присылает всё ту же робкую эльфийку с вопросом: «Не желает ли высокочтимая гостья составить графу компанию за обедом?» Желает, и ещё как. Гостья уже все губы искусала в ожидании, когда же неторопливый Бодан доложит своему господину, что в его отсутствие дал приют лишившейся крова преподобной сестре.

Стол в малой гостиной накрыт на двоих. Петрис приветственно склоняет голову, с трудом скрывая невольную насмешливую улыбку: в бордовом халате с золотой вышивкой на рукавах граф похож на медведя, ради шутки одетого в человеческую одежду. Рослый, кряжистый, силой и разворотом плеч не уступающий кунари Хоук кажется рождённым для доспеха и двуручного меча, тонкий шёлк и мягкий бархат смотрятся на нём чужеродно и даже нелепо. Он не водит знакомства с теми, кто их носит, предпочитая общество тех, кто облачён в сталь. «Ферелденский дикарь», — шепчут шёлк и бархат, «Защитник Киркволла», — весомо громыхает сталь. И вот рука в стальной перчатке увенчала его короной, и шёлковые платья и бархатные камзолы сминаются от подобострастных поклонов.

Петрис садится за стол и расправляет складки своей шёлковой рясы.

Обед в основном проходит в молчании — не называть же беседой короткий пустой диалог о погоде и букете поданного к столу вина? Но вот сотрапезники аккуратно промакивают губы салфетками, знаменуя конец обеда, и устраиваются в креслах у камина.

Хоук — воин, он не привык долго выжидать и потому сразу кидается в атаку:

— Отдаю должное вашей изобретательности, преподобная сестра. Я ведь в тот день приказал Бодану не впускать незнакомцев, и надо же было вам заявить гному, что вы со мной переписывались и имели общие дела! А поскольку вся корреспонденция проходит через его руки, то он вас вспомнил и решил, что вы моя… хорошая знакомая. Браво, изящный ход, — граф насмешливо склоняет голову. — Хочу полюбопытствовать, как вам удалось спастись?

Фраза «избегла смерти милостию Создателя нашего» в данном случае не годится, и потому Петрис говорит правду… точнее, большую её часть:

— В тот день мы с матерью Алимой были на свадьбе дочери одного богатого торговца. Я ушла раньше неё и успела дойти почти до дворцовой площади, когда всё это началось. Церкви больше не было видно над домами, пылающие каменные глыбы падали с неба, люди в панике бежали кто куда и кричали, один из домов загорелся… Ужасно. Поначалу я даже подумала, что на город напали кунари и разносят его бомбами с этим их взрывающимся порошком. Ваш дом оказался ближе всех, и я попросила убежища в нём.
— Поразительно. Меня каждый раз удивляет, как ловко вам удаётся избежать смерти. Впрочем, на сей раз не только вам посчастливилось выжить. Во дворце уже нашли приют восемь жриц: пять сестёр и три матери — возможно, вам будет приятно узнать, что мать Алима в их числе. Эльтина, скорее всего, погибла, иначе уже объявилась бы. Рабочие разбирают завалы, но тело её пока не найдено.
— Даруй, Создатель, ей место у ног Твоих, — шепчет Петрис, склоняя голову и молитвенно складывая ладони перед грудью. — Да обретёт она мир и покой в вечности… Она была прекрасной Владычицей Церкви, её великие деяния никогда не изгладятся из нашей памяти. Но как магам удалось разрушить церковь? Кто-то из них призвал демона и приказал ему это сделать?
— Нет. Взрывчаткой.

Судя по лаконичности ответа, граф не собирается обсуждать эту тему. Жаль. Интересно, как магам удалось незаметно пронести столько взрывчатки, чтобы разрушить одно из крупнейших зданий города? Наверное, подкупили одну из матерей. Возможно даже, что преступница сейчас пребывает во дворце, в компании остальных выживших жриц. И Петрис обязательно поведает о своих подозрениях Верховной жрице. Но сначала ей нужно попасть в Орлей.

— Рискну предположить, что вскоре в Вал Руайо отправится делегация с докладом о произошедшем. Список отъезжающих уже утверждён?
— Несомненно, Её святейшество должна узнать и официальную версию того, что случилось. Но вы, преподобная сестра, нужны нам здесь, в Киркволле. Несмотря ни на что, Церковь продолжает свою миссию, и кто, как не её милосердные жрицы, должны нести свет истинной веры и утешение страждущим? — в голосе наместника звучит неприкрытая издёвка.

Петрис закусывает губу. Плохо. Она, конечно, не ждала, что её назначат главой делегации, но вот то, что её вообще не возьмут, она не предполагала. И к преподобной матери, которая возглавит делегацию, скорее всего, обращаться бесполезно: наместник вряд ли забудет шепнуть ей о том, чтобы она оставила в Киркволле сестру Петрис, без которой ну никак не обойтись в деле ухода за пострадавшими или опознании выкопанных из-под завалов тел жриц церкви. Хоук, мстительный ублюдок! А ведь как любезен был все эти годы — ни словом, ни жестом не дал понять, что затаил обиду на неё из-за тех кунарийских дел. Внутренне подобравшись, Петрис произносит как можно более небрежным тоном:

— Неужели при дворе Её святейшества ожидаются кунарийские послы? Иначе я не вижу причины, по которой меня нужно удерживать вдали от Великого Собора.
— Разве вас кто-то удерживает, преподобная сестра? Вы вольны идти куда угодно.

«Но не вместе с моими посланниками», — без труда угадывает она недосказанное.

Хоук внезапно подаётся вперёд, и суровое лицо его с бороздой старого шрама на переносице оказывается всего лишь в двух футах от её лица. Карие глаза под набрякшими веками смотрят пристально, не мигая.

— И не советую обращаться за помощью к вашему покровителю. Он вам в этом деле не поможет.
 
У Петрис невольно перехватывает дыхание. Откуда?.. Она чуть не произносит это вслух, но вовремя спохватывается: кто знает, может, он просто запугивает её. Сначала пусть докажет.

Выдерживая паузу, губительно сказывающуюся на нервах преподобной сестры, Хоук откидывается на спинку кресла, берёт бокал с вином, отпивает, чуть запрокинув голову. Петрис смотрит на дёргающийся кадык наместника, заросший чёрным густым волосом, и мысленно желает этому всезнайке захлебнуться. Мольба её, конечно же, благополучно минует уши Создателя. Отставив пустой бокал, Хоук неторопливо начинает свой рассказ, глядя при этом не на Петрис, а на танцующее в камине пламя.

— Я давно уже знаю, что вы служите не только Создателю, но и Брану. Слишком уж явно торчали уши этого рыжего лиса из аферы с похищением кунари. Ведь это он вам порекомендовал тех наёмников, похитивших кунарийских послов. Молчите, я сам расскажу, как дело было. Варнелл подкупил стражников и, успешно провернув дело, приказал наёмникам избавиться от них. А заодно и от меня, когда я приду к ним выяснять о пропаже; не зря же сенешаль тогда так настойчиво упирал на то, что без ведома стражи никто не мог проникнуть во дворец, и что искать виновников нужно в «Висельнике». А в вещах одного из наёмников я нашёл пояс с гербом сенешаля на пряжке — свидетельство того, что он был вхож в дом Брана и ухитрился даже ограбить его. Слабая улика, да. Старый лис слишком хитёр, чтобы оставить чёткий след. Затем, узнав, что я выжил и узнал о вас, он приказал вам направить меня к Варнеллу и вашим сторонникам, чтобы храмовник исправил свой промах и устроил инсценировку битвы между мной и похищенными посланниками кунари, в которой я, конечно же, должен был погибнуть от их рук. Вот только Бран не учёл степени фанатизма Варнелла и того, что мне удастся переубедить храмовника. Ведь я верный сын Церкви и кунари не люблю, может статься, больше, чем кто-либо. Я с превеликим удовольствием придушил бы Брана тем самым его поясом за все его игры — он ведь и о нападении кунари на город узнал чуть ли не раньше меня самого. А Думару ничего не сказал. Забился в нору и вылез лишь когда мы перебили серокожих. Он же и Шеймуса выманил из лагеря кунари подложным письмом, наказав вам убить его и обвинить в его убийстве меня… И теперь я, по-вашему, должен отпустить вас в Орлей, чтобы вы уже там продолжили вредить мне по его указке? Хватит и того, что я сохранил вам жизнь в тот раз и теперь.

Петрис сидит неподвижно, едва дыша от потрясения. Он знает. Он ничего не забыл и не простил. Ферелденский медведь оказался не так глуп, как она полагала, и берёт своё не одной лишь силой рук. Мир её вновь опасно накренился и готовится рухнуть в бездну, как это было три года назад, когда кунари ворвались в церковь, требуя голову убийцы их виддатари… После того случая, окончившегося очередной победой Хоука, Бран разочаровался в ней, как, впрочем, и она в нём, и сотрудничество их сошло на нет. Но граф не поверит, если она напрямую скажет об этом. Как же доказать свою лояльность новой власти?.. Как не жаль, придётся кое с чем расстаться. Вздохнув, Петрис выкладывает последний козырь:

— У меня есть письмо, которым выманили Шеймуса; сенешаль написал его сам, чтобы никто больше не знал об этом. И ещё одно, в котором он описывает этот план. Я сказала ему, что сожгла их. Не уверена, что он поверил моим словам, но тогда как раз кунари захватили город и у него нашлись дела поважнее, чем выяснять, солгала я или сказала правду, а после он просто забыл и о них, и обо мне. Попавшая в опалу преподобная сестра, не имеющая влияния на Эльтину, его больше не интересовала, — Петрис и самой слышна горечь, прозвучавшая в последних словах — обида и злость на Брана до сих пор разъедают её душу. И она рада, что может поспособствовать его падению.

Хоук не смотрит на неё, продолжая гипнотизировать пламя в камине.

— Я вам не верю. Вы что угодно скажете, чтобы получить желаемое.
— Я принесу их вам, если вы дадите мне сопровождение — письма спрятаны в Нижнем городе.

Наместник наконец поворачивается к ней, окидывает долгим изучающим взглядом, будто по виду её пытаясь определить, лжёт она или нет, и наконец произносит:

— Я сам пойду с вами. Выходим через час.


Площадь возле лестницы в Верхний город и близлежащие улицы уже выглядят почти так же, как и до восстания, и даже некоторые лавки уже снова открылись. Но чем дальше в Нижний город, тем больше заметны следы сражений: разрушенные дома, обобранные мародёрами полуголые мертвецы, обгорелые балки, груды камней и мусора. От едко-горького запаха гари щиплет в носу, но гораздо хуже, когда его перебивает удушающе-приторная трупная вонь; Петрис в такие минуты дышит ртом, радуясь, что последние дни выдались бессолнечными, а иначе тут даже чайки на лету околевали бы от подобных «ароматов». Каждый труп она обходит далеко стороной — отчасти из-за тошнотворного запаха, отчасти из боязни, что он может быть начинён демоном, который схватит её за ногу. Должно быть, со стороны это выглядит смешно — то, как она нервозно приподнимает подол рясы и огибает каждого увиденного мертвеца, напряжённо косясь в его сторону. Она тоже посмеётся над своими страхами, как только вновь окажется в безопасности.

Жаль, что Эльтина этого не видит. В восстании магов есть и её вина: обладать властью и не воспользоваться ею, когда того требуют обстоятельства — преступная небрежность. Ей следовало сразу поддержать Мередит или хотя бы не вмешиваться в разбирательства рыцаря-командора и Первого чародея. И Думару тоже не следовало мешкать в вопросе изгнания кунари. Их с Эльтиной старческая нерешительность чуть было не погубила город. Хорошо, что у Киркволла есть Защитник. Он знатен, богат, силён, хитёр, честолюбив… Слишком много талантов на одного. Неудивительно, что у Брана чуть ли не падучая начинается при одном лишь упоминании его имени. А уж как рыжий пройдоха задёргается, когда Хоук загонит его в угол, показав те письма!..

Идущий впереди Хоук внезапно замедляет шаг и поднимает вверх руку с раскрытой ладонью — знак остановиться всем, кто идёт за ним. Сопровождающие их стражники настороженно замирают, Петрис тоже останавливается и с любопытством осматривается, пытаясь определить, откуда слышатся эти сердитые голоса.
 
Эхо слов мечется в узких переулках Старых Трущоб, одном из старейших районов Нижнего города, в который они недавно вступили. Петрис выглядывает из-за спин стражников, и наконец замечает то, что заинтересовало наместника.

Семеро людей, вооружённые мечами и кинжалами, стоят под дверью старого каменного дома и выкрикивают ругательства вперемешку с требованиями впустить их внутрь. Трубят, как олени в брачную пору, не слыша и не замечая ничего вокруг. Наместник подходит почти вплотную к упоённо орущим бандитам:

— Эй! Что вам нужно от Гамлена?
— Не твоё дело! — огрызается один из них, видимо, главарь. — Вали отсюда, пока жив.
— Валите сами, вряд ли мой дядя приглашал вас в гости.
 
И тут Петрис вспоминает, что некогда семья Хоуков жила в Нижнем городе в доме Гамлена Амелла, родного брата матери Хоука. А теперь, по слухам, Беспутный Гамлен живёт здесь с девицей, которую выдаёт за свою дочь.

— Он должен нам пять золотых! — поясняет главарь, спускаясь по ступенькам и становясь напротив Хоука. — Но их можешь заплатить и ты, раз уж ты его племяш. А нет золота, сойдёт и меч — мертвяку он всё равно ни к чему. А ты, считай, труп, парень — всего с четырьмя пришёл, не считая девки…
 
В ответ стражники достают оружие, а один из них кричит:

— Эй, трущобная крыса! Вежливей говори о преподобной сестре и не хами господину наместнику!

Главарь скалится, будто услышав хорошую шутку, и пренебрежительно сплёвывает под ноги Хоуку.

— Если это наместник, то я — Верховная жрица!
— Могу устроить, — кивает Хоук, вынимая из ножен меч. — Сейчас я тебя выхолощу, потом облачу в платье, заставлю молиться Создателю и…

Дальнейшие планы наместника остались неизвестны: бандиты предсказуемо кидаются в драку, стражники парируют, и Петрис отходит подальше, чтобы её не задели.
 
Это больше походит на избиение — несмотря на то, что бандитов на двоих больше, толком сражаться они почти не умеют, это видно даже Петрис. Главарь почти сразу с жутким воем оседает наземь, корчась и зажимая рану внизу живота: кажется, Хоук кастрировал его, как и обещал. Ещё трое гибнут от рук стражников, оставшиеся переглядываются и исчезают в кривых переулках Старых Трущоб.
 
И тут Петрис ощущает, как рот её припечатывает чья-то жёсткая, пахнущая рыбой ладонь, притискивая голову и всё её тело к тому, кто стоит сзади. В горло вжимается что-то острое, а хриплое, воняющее чесноком и перегаром дыхание у её уха сменяется шёпотом:

— Дёрнешься — убью.
 
Он тянет её назад, и ей волей-неволей приходится переставлять ослабевшие ноги. Вот в поле её зрения появляются вооружённые мужчины, одетые в кожаные доспехи. Трое… пятеро… девятеро… Их спины скрывают от неё Хоука и стражников, и она может только гадать, какое выражение лица станет у наместника, когда он увидит её в плену.

— Хоук, Хоук, — укоризненно произносит чей-то резкий властный голос, — ты, я вижу, совсем страх потерял — в такое неспокойное время пришёл к нам всего с четверыми стражниками.
— А ты страх приобрёл, Мииран, раз прячешься за спину жрицы.

…Ругань, лязг оружия, грубая ладонь давит сильнее, словно хочет сломать ей челюсть, и вдруг падает, ослабев, с её онемелых губ. Давление на шею тоже ослабевает, и Петрис быстро бьёт назад кинжалом, чью рукоять она сжимает с того самого мига, как её взяли в плен. Острая сталь прорезает рукав платья, в котором её прятали, и по рукоять входит в тело похитителя. Петрис отшатывается влево и, обернувшись, видит, как мужчина падает на спину, а в бедре его, совсем рядом с пахом, торчит рукоять её кинжала, омываемая выплескивающимся фонтанчиком крови. Отползая к стене дома, подальше от схватки, она везде видит одно и то же — окружающие её бандиты шатаются, будто пьяные, а между ними снуют стражники, споро полосуя их шеи. Судя по тяжести в затылке, кто-то из её спутников применил храмовничью «Святую кару». Хвала Создателю, она, как и большинство жриц церкви, слабо подвержена воздействию такого рода… Внезапно сверху начинают падать стрелы, прошивая тех немногих, кто уже начал приходить в себя. Крики и стоны умирающих, брызги крови, громыхание железа о камни мостовой… и вскоре всё кончено, и те, кто не успевает сбежать, ложатся на землю трупами. И вот один из стражников помогает ей подняться и выводит из круга мёртвых тел. Петрис бредёт, спотыкаясь, и вдруг вспоминает:

— Мой кинжал!
— Я забрал его, — рядом с нею идёт Хоук. — А вы не так уж и безобидны, монна Петрис. Вы не ранены?
— Нет, со мной всё в порядке. А тот мужчина… Я… убила его? — Петрис гадает про себя, какую епитимью ей назначат на сей раз — в прошлый раз, когда её люди убили Шеймуса, она лишилась звания преподобной матери и впридачу была вынуждена несколько ночей читать Песнь Света, стоя на коленях перед статуей Андрасте.
— Нет. Я его добил. Хотя с такой раной он всё равно был не жилец, просто мучился бы дольше. Шерада! Здравствуй, дорогая кузина! Ты появилась как нельзя вовремя!

Петрис поднимает глаза и видит приближающуюся темноволосую женщину в одежде простолюдинки, но с луком и колчаном стрел за спиной.

— Ты тоже, Гаррет, — отвечает та, останавливаясь напротив них. — Отец болен, он отдал бы им этот проклятый долг, но он уже неделю не выходит из дома. А когда я попыталась вручить им деньги, они стали ломиться внутрь и требовать, чтобы я их обслужила…

Петрис с любопытством разглядывает женщину, которая дерзает звать наместника по имени. Похоже, это та самая не то дочь, не то любовница Беспутного Гамлена. Она ничуть не похожа на Хоука: он кареглазый брюнет с резкими чертами лица, она же круглолицая голубоглазая шатенка, пухловатая и очень домашняя с виду. Но это её стрелы торчат в трупах бандитов, поэтому Петрис не обманывается её безобидным обликом: если верить портретам, родная сестра наместника тоже выглядит миролюбиво и беззащитно, но Петрис знает, что Бетани Хоук — Серый Страж, и на её счету десятки уничтоженных порождений тьмы и обычных преступников. А эта самая Шерада с наместником общается, как равная, да и он её прилюдно называет кузиной, и Петрис решает называть её леди Амелл и приветствовать со всей возможной учтивостью. Может, это хоть чуть-чуть расположит к ней наместника.

Шерада в сопровождении Хоука идёт к своему дому, а Петрис на подрагивающих ногах плетётся позади них, всё ещё пребывая под впечатлением от недавней схватки. На правом рукаве стынет кровь раненного ею мужчины. Петрис не раз видела, как убивают, но она впервые сама вонзила нож в человека, и разница в ощущениях оказалась существенной.

Хоук приказывает стражникам отвести своих родственников в его имение и как можно скорее вызвать к Гамлену лекаря. Петрис не возражает — убежище её сторонников находится уже совсем рядом, можно и без стражи дойти.

 
В доме пахнет ещё хуже, чем на улице — спёртый воздух хранит запахи пота и застарелой крови. Открывший им мужчина именует себя Уолтом и говорит, что, когда началось восстание, здесь невольно оказались заперты семеро — четыре женщины и трое мужчин. Но все они недавно разошлись по домам, а его дом разрушен, и потому он пока живёт здесь. Петрис не нравится то, как он постоянно отводит глаза, будто не в силах встретиться с ней взглядом. Но, может, он просто боится Хоука, неколебимым чёрным утёсом возвышающегося за её спиной. Уолт поднимает крышку люка нужного ей погребка и скрывается в одной из комнат.
 
Из чёрного зева тянет гнилой сыростью и холодом. Петрис ёжится — она не любит подземелья. После высоких церковных сводов они кажутся слишком тесными: всё время ждёшь, что потолок вот-вот упадёт тебе на голову. Но перепоручить это нельзя никому. Там её личный тайник, о нём знал лишь Варнелл, который его и устроил, но храмовник не так давно умер, а остальным Петрис не доверяет. Она смотрит на Хоука.

— Подождите меня снаружи.
— Нет уж, преподобная сестра, я иду с вами.
 
Не доверяет, конечно же. И кинжал он ей так и не вернул… Да к чему ей теперь этот тайник, если все её надежды связаны отныне не с Киркволлом?

— Ну как знаете, — и Петрис начинает осторожно спускаться вниз по рассохшейся деревянной лестнице, освещая себе путь фонарём.
 
И не успевает она встать обеими ногами на земляной пол, как Хоук уже оказывается рядом. Кажется, наместник опасается, что она сбежит от него. Не знает ещё, что бежать ей некуда — они в каменном мешке размером двадцать на двадцать футов, из которого нет другого выхода.

Повесив фонарь на специальный крюк, Петрис идёт вдоль правой стены, отсчитывая камни на высоте своего лица и легко касаясь их пальцами. Наместник тенью следует за нею. Видимо, готовится схватить её, если она вдруг откроет какой-нибудь потайной ход и прошмыгнёт в него… И тут внезапно позади неё что-то громыхает. Петрис резко оборачивается и успевает заметить исчезающий в люке край лестницы.

Хоук первым бросается к выходу и встаёт под ним, задрав вверх голову.

— Эй, ты! Верни лестницу!
 
От раздавшегося в ответ противного хихиканья у Петрис бегут мурашки по коже. Она безотчётно обхватывает локти ладонями, будто внезапно озябнув. Ни один нормальный человек не станет так смеяться… Нет, даже так: ни один человек не станет так смеяться.

— Кто ты? — насторожился Хоук. — И чего хочешь?
— Ку-у-ушать… Я вас буду ку-у-ушать… — утробно воет тот, кто отрезал им путь наверх.

Вздрогнув, Петрис хватает Хоука за руку. Что это за тварь там, наверху? Оборотень? Демон? Но как искусно он изображал человека! Можно не сомневаться, что те, кто был здесь раньше с мнимым Уолтом, уже мертвы. И что их вскоре ждёт та же участь. Наместник стряхивает её руку и берётся за меч. Петрис отступает в сторону, чтобы не мешать возможной битве.

— Ах, ты голоден… — голос Хоука звучит на удивление спокойно и миролюбиво. — Так спустись к нам, у нас есть, чем тебя накормить. Сыр хочешь?
— Хе-хе-хе… Я не так глуп, как тебе кажется! Я подожду, пока ты ослабнешь от голода. Голод… Да-а-а… Он сделает тебя мягким и слабым… И вку-у-усным. Мягкое мясцо легче жевать, оно сла-адкое…

Урчание стихает — должно быть, тварь удаляется от люка.

— Не дурак, — с сожалением констатирует наместник, отходя и садясь на тощие мешки с сеном, лежащие вдоль стены. — Здесь есть другой выход?
— Нет, — сдавленным голосом отзывается Петрис, нервно расхаживая по подвалу, избегая, однако, вступать под открытый люк. — Это хранилище, а не потайной ход. Что это за тварь?
— Точно не знаю. Это либо одержимый демоном голода, либо сам демон голода в человеческом обличии. В любом случает, эта тварюшка не из самых сильных, хотя ума у неё хватает не кидаться на всех подряд.
— Вы сказали стражникам, куда мы идём? — у Петрис ещё теплится надежда, что стражники вернутся и спасут их, но ответ Хоука не оставляет и камня на камне от её чаяний:
— Нет. Зачем? Всё равно я изначально собирался оставить их в доме Гамлена, чтобы не спугнуть засаду.
— Какую засаду?
— Я полагал, что в этом доме будут ваши люди, и они нападут на меня.
— Вы ищете подвох там, где его нет.
— Ну это было бы вполне в вашем духе, нет? Но теперь, кажется, я должен пересмотреть свои догадки о том, что всё это — очередная попытка сенешаля устранить меня. Видимо, он приготовил мне что-то другое, более надёжное. Яд, к примеру, или кинжал наёмного убийцы…
— Надеюсь, на сей раз он преуспеет. А сейчас вы сами себя перехитрили. Я ведь предлагала вам остаться снаружи! Варнелл всегда так делал…
— Я не Варнелл. И я всё ещё хочу увидеть письма, ради которых оказался здесь.
 
Как он может быть таким невозмутимым, когда над их головами ходит мерзкое создание Тени, втиснувшееся в труп? Сама она уже на грани. Пусть только этот демон сунет сюда свою тухлую морду, она завизжит так, что у него глаза полопаются.

— Ну так что, были письма или нет?
 
Да подавись ты ими! Петрис подходит к правой стене и быстро отсчитывает от угла тридцать камней. Наклоняется и извлекает из кладки самый нижний камень, за ним — пакет из телячьей кожи, в котором хранятся письма. Она бросает их на колени наместнику.

— Вот, получите и возрадуйтесь — умрёте с подтверждением того, что сенешаль и затеял всю интригу с Шеймусом.
— Успокойтесь. Никто из нас не умрёт. Я на днях с толпой одержимых сражался и даже саму Мередит убил, что мне какой-то мелкий демон?
 
И Хоук принимается за чтение. Петрис обречённо устраивается неподалёку, искоса поглядывая на резкий профиль наместника с хищно изогнутым носом и чёрной тенью будущей бороды на щеках.
 
И почему она не выбрала покровителем его? Вопрос риторический — тогда он был ещё безвестным ферелденским наёмником. Кто ж знал, что Хоук уже через полгода станет графом? И что его неприязнь к кунари началась ещё в Лотеринге, когда некий кунарийский воин без повода убил семью фермеров, с которой дружила семья Хоуков? Да что говорить, она тогда обрадовалась вниманию сенешаля так, будто её уже выбрали Верховной жрицей, и даже и не думала ни о ком другом. До сих пор неприятно вспоминать свой промах. Бран слишком любит рисковать. Не собой, нет. Другими. Ввязавшись в его интриги, она чуть не умерла от рук кунари, а в итоге лишилась титула преподобной матери и утратила доверие Эльтины. И ещё изрядно испортила отношения с нынешним наместником. И что сейчас может помешать ему скормить её этому демону? Нет человека — нет проблемы… А она слишком много знает…

— Да, это то, что нужно, — наместник прячет письма в подсумок и смотрит на неё. — Старый лис сам вырыл себе яму.
— Какая теперь разница, если нам отсюда не выбраться живыми?
— Выберемся. Как только я посплю — я последние несколько суток толком не высыпался, да к тому же ещё сегодня применил «Святую кару», а это здорово выматывает.

Потеряв дар речи от изумления, Петрис смотрит на то, как Хоук взбивает мешки, будто перину, и укладывается на них. Взметнувшаяся сенная труха медленно оседает белёсыми хлопьями на его чёрный доспех.

— Да вы с ума сошли — спать, когда рядом демон?!
— Петрис, дайте мне отдохнуть. Иначе, клянусь Создателем, я вас свяжу, суну в рот кляп и подарю демону. Может, он меня за это даже отпустит ненадкусанным. Вряд ли наш потусторонний друг решится напасть, но если вдруг осмелится, можете меня пнуть, чтобы разбудить, и посильнее — я крепко сплю.
— Пнуть вас? С удовольствием! И даже не один раз!
— Договорились, — и Хоук закрывает глаза.

Через какое-то время дыхание его становится размеренным, а вскоре переходит в храп.

Петрис съёживается на своём мешке, обняв ноги руками. Будь у неё кинжал, наместник не проснулся бы. Нервы её натянуты, будто тетива лука, а в голове звенящая пустота, как у бронзовой статуи Андрасте, ещё неделю назад подпиравшей своды церкви.

Церковь… Приют для тех, кто ищет покоя и постоянства в неспокойном и изменчивом мире. Деятельной натуре Петрис было тесно и скучно в церковных стенах. Постоянные проповеди и молитвы, утешение страждущих и однообразный отупляющий труд во славу Создателя и невесты Его — так недолго и с ума сойти. Кто-то из сестёр пил, кто-то развлекался злыми сплетнями, кто-то истово молился… Освоившись, Петрис затеяла игру, скрывая амбиции под маской благочестия — в лучших традициях орлейского жречества. Эльтина даже в то время уже была немолода, и Петрис полагала, что вскоре Владычица Церкви захочет разделить бремя власти с помощницей, а после и полностью переложить его на её плечи. Петрис в любой момент была готова подставить свои под этот тяжкий, но приятный груз. Верховная жрица обязательно прислушалась бы к рекомендациям Эльтины и, скорее всего, утвердила бы предложенную ею кандидатуру. Но для начала Петрис нужно было стать преподобной матерью. Должно быть, демоны тогда ей нашептали принять предложение Брана, провались он в Тень!..

— Женщина… Подойди сюда… — слышит она доносящийся из открытого люка шёпот. А вот и демон…

Петрис качает головой, будто демон может её видеть. Даже за титул Владычицы Тедаса она не согласится приблизиться к нему!

— Подойди… Я не причиню тебя вреда, я лишь скажу…
 
Она не отзывается, но он упорно продолжает звать её. Настойчивость демона раздражает и пугает Петрис. Он не похож на недалёких демонов Гнева, что кидаются на всё, что видят перед собой, так, может, если его выслушать, он и вправду уйдёт? Взглянув на Хоука — храпит, чурбан бесчувственный! — она бесшумно поднимается и осторожно делает два шага, готовая тут же отскочить в сторону спящего наместника и завизжать, если демон спрыгнет вниз.

— Говори, — шепчет она, подняв лицо к открытому люку.
— Женщина, я отпущу тебя, если ты свяжешь мужчину. Он большой, в нём много мяса, а я так голоден… — в отверстии люка появляется конец верёвки и ползёт вниз.

Петрис безмолвно наблюдает за тем, как верёвка достигает пола и сворачивается на нём сытой змеёй. Будь на месте демона человек, она бы ещё подумала над его предложением. Но демоны, о чьей изворотливости ходят легенды… Отдать ему своего единственного защитника? Нет. И тут в круг света, излучаемого фонарём, входит Хоук. Продолжая похрапывать, наместник прижимает палец к губам, призывая её хранить молчание, а после указывает на верёвку и вытягивает руки вперёд, соединив запястья. И кивает при этом, интриган проклятый! Он снова обманул её! Сонливость его мнимая, как и его обещание связать её и отдать демону — всё это фальшивая подсказка, которой наивный демон не преминул воспользоваться… Да Хоук сам хитёр, как сотня демонов! Она сердито подходит к люку, берёт верёвку и негромко произносит:

— Я согласна. Подожди немного, я скажу тебе, когда он будет безопасен.
— Хр-р-рошо… — гортанно урчит довольный демон, предвкушая скорый обед. Бедный обманутый демон… Петрис внезапно перестаёт бояться его.
 
Она перетягивает верёвкой протянутые руки наместника, и вдруг наверху раздаётся какой-то грохот. Петрис вздрагивает и отскакивает к стене, настороженно глядя вверх. Что там эта проклятая тварь задумала? Серое отверстие в потолке темнеет: демон закрывает люк крышкой. Но шум доносится даже сквозь толстое дерево.

Хоук стряхивает верёвки с рук и подходит ближе к люку, Петрис прячется за его спиной, жадно вслушиваясь в доносящиеся сверху звуки. Рычание, топот, грохот, чей-то неразборчивый крик — похоже на сражение. Бандиты? Стражники? Или… другой демон, бьющийся с «их» демоном за «мягкое и сладкое мясцо»? Завеса сейчас не толще фаты невесты, а малефикаров всех не переловишь…
 
Шум утихает. В воцарившейся тишине становится слышно, как трещит, сгорая, фитиль в фонаре. Отбрасываемая ею и Хоуком тень на каменной кладке стены похожа на уродливого горбатого демона.

Чья-то рука откидывает крышку люка. Петрис ждёт, затаив дыхание. Наместник, к её удивлению, не спешит доставать оружие.

Жизнерадостный женский голос поражает Петрис не слабей удара молнии:

— Эй, Хоук, ты там ещё живой? Эта мегера тебя не убила?
— Изабелла! «Эту мегеру» зовут преподобная сестра Петрис, и она сейчас крайне неодобрительно смотрит в твою сторону! Будь повежливей со жрицей церкви! И пусть Фенрис спустит уже, наконец, эту проклятую лестницу!


Стоя на плавно покачивающейся палубе «Сирены», Петрис неотрывно смотрит на удаляющиеся чёрные стены Киркволла. Она плывёт в Орлей. Наместник сам решил вывести её из зоны досягаемости сенешаля, который, конечно же, заподозрит Петрис в том, что это именно она передала компромат на него врагу. Но насколько Петрис успела разобраться в характере Хоука, Брану вскоре будет чем заняться и помимо поисков виновника его опалы. Ферелденский медведь против марчанского лиса — жаль, что она не увидит этот поединок. Но лучше она узнает о его результате из письма, пусть даже Хоук и пообещал переложить вину за переданные письма на покойного Варнелла, с которым довольно тесно общался. Петрис, в свою очередь, пообещала наместнику быть его ушами и глазами в Великом Соборе. И вот она плывёт в Орлей. Но пусть Хоук не думает, что она решила остаток жизни провести под крылышком Её святейшества, шпионя для него. Петрис вернётся вместе с новой Владычицей Церкви Киркволла, ведь той в незнакомом городе будет необходима верная и знающая помощница.
…Если только, увидев Великий Собор и Верховную жрицу, она не решит остаться в Орлее и продолжить игру у подножия трона Джустинии V. Орлейская поговорка права: в неопределённости кроется беспределье возможностей.