Чайки

Они крадутся к кухне, стараясь ничего не задеть и ничем не зашуршать. Джейлис Амелл поднимает полы своей ночнушки, поджимая озябшие пальцы на голых ногах. Она прижимает к тощей груди уродливую тряпичную куклу, держит за руку Сурану и старается идти как можно тише.
— Почти пришли, ребят! — шипит из темноты Ниалл, медленно открывая заветную дверь. — Заходите осторожно: на двери петли скрипят. Не задевайте ее.
На кухне темно, пахнет хлебом и теплым молоком, которым детей поили перед сном. Амелл восхищенно вдыхает запахи еды, ходит вдоль длинных столов, поднимая крышки.
— Тут столько еды, что никто и не хватится! — восхищенно стонет Сурана, запихивая в карманы сладкие булочки.
— Куда ты столько берешь? — вскидывается Йован. — Ты и так на пирожок похожа, еще и сладости на ночь есть собираешься!
Сурана смотрит на мальчика обиженно, у нее дрожит нижняя губа — признак того, что сейчас маленькая девочка разревется, и на этот рев сбежится весь Круг.
— Милая, Сураночка, не обижайся на глупого Йована, — шепчет ей Джейлис, бросив на друга уничтожающий взгляд. — Бери и ешь булочки, пока время есть.
Успокоившаяся Сурана кивает и отходит к столам, принимаясь самозабвенно жевать.
Ниалл и Финн заворачивают в куски ткани хлеб и толстые куски сыра, хватают кувшин с молоком и торопятся к выходу. Джейлис торопится следом за ними; сердце ее колотится где-то в груди, ей страшно, что сейчас их поймают и поведут спать, но коридоры пусты, и компания налетчиков, не таясь, с гиканьем проносится по этажам, стучится в одну заветную дверь — дверь, которая всегда открыта для них.

Заспанный Андерс зажигает свечи, с интересом поглядывает на завернутые в ткань бутерброды. Сурана доедает булочки и смахивает с живота крошки. Джейлис осторожно ставит на стол кувшин с молоком, немного проливает себе на ноги и смешно поджимает сначала одну ногу, потом другую, как цапля.
Финн и Ниалл вскарабкиваются на кровать Андерса, смотрят на него зачарованными глазами. Йован вытирает молочную лужу полой своей мантии.
— Мы тебе еду, а ты нам — легенду, — улыбается пухленькая Сурана, отламывая кусочки хлеба и катая из них шарики.
Андерс вздыхает устало, улыбается и тянет на руки маленькую Джейлис. От ее кожи пахнет молоком и травами, теплом постели и детской сладостью. Амелл окидывает его взглядом, полным любви и обожания, усаживается поудобнее, чувствуя себя защищенной в теплых руках старшего.
Андерс обводит взглядом всех, прячет лицо в волосах Джейлис и улыбается.
Они все — маленькие, шумные, но бесконечно родные.
Йован — маленький тихоня, который не любит драки и насилие, у него бледная кожа и темные глаза.
Ниалл — смуглый мальчишка с беззубой улыбкой и роскошными темными волосами, которые все называют девчачьими.
Сурана — обаятельная толстушка с пухлыми щеками и пальчиками, вечно голодная и оттого грустная.
Финн — на удивление неуловимый и замкнутый мальчик, к которому, однако, все испытывают привязанность.
И маленькая Джейлис Амелл — с молочными «усами» над верхней губой, ночной рубашкой в голубых снежинках, до крови обкусанными ногтями и спутанными светлыми волосами.
На Андерса устремлены сияющие нетерпением глаза. Конечно же, они ждут рассказа. Не уйдут без него.

— Ну ладно, малышня, слушайте. — Андерс сел поудобнее, накинув себе на плечи одеяло. — Когда-то на месте нашей Башни стояла тевинтерская цитадель. Огромная она была, страшная, здесь солдаты жили и маги. Говорят, что до сих пор осталась в подвалах статуя говорящая — окаменевшая супруга какого-то архонта тевинтерского. Говорят, что если спросить ее правильно — она расскажет тебе про твое будущее.
— А ты спрашивал ее, Андерс? — шепчет Джейлис ему в шею, прижимаясь к ней сухими губами.
— Конечно, спрашивал.
— И что она сказала? — ахает Сурана, держась ладонями за щеки.
— А вы сами спуститесь к ней и узнайте, — загадочно отвечает Андерс.

Дети переглядываются и как один бросаются за дверь. Всем им хочется получить предсказание старой статуи, и пусть им всем страшно спускаться в подземелье, они идут цепочкой, держа друг друга за руки, подсвечивают себе путь крошечным магическим огоньком.
Андерс смеется им вслед и падает на кровать, положив на голову подушку.
Он знает: получив предсказание от статуи, они снова прибегут к нему — дети с грязными пальцами и сияющими глазами — прибегут и наперебой будут рассказывать и спорить друг с другом, пока не охрипнут.
А значит, нужно как можно скорее заснуть.

Статуя — серая, пыльная, стоит в окружении непонятных вещевых груд и книжных полок. У нее длинное складчатое одеяние из гранита и пустые глаза, но воздух от нее расходится сияющими волнами, а голос ее отдается эхом под гулкими сводами подземелий.
— Странные судьбы я вижу у вас, дети, — шепчет она. — Несчастливые. О вас будут говорить — о ком-то меньше, о ком-то больше. Один из вас умрет, защищая Круг. Другой дотронется до запретной магии и бежит. Двое из вас уйдут волею судьбы, изменят сущность мира и изменят себя. А еще один, если уйдет из Башни, рискует не вернуться больше, ибо воздух всего мира покажется ему слаще книжной пыли.
Дети слушают, затаив дыхание, переглядываются, ждут, что мудрая статуя скажет еще что-нибудь, но каменная женщина замолкает, и воздух перестает мерцать.

Они бегут обратно — кричат, спорят до хрипоты, кому предназначались предсказания тевинтерской колдуньи.
— Конечно же я спасу мир! — мечтательно делится с друзьями Сурана. — А ты, Йован, умрешь, я-то знаю!
— Ничего ты не знаешь! — обижается Йован. — Ты выдумываешь! И почему это ты спасешь мир? Может, это буду я?
Они снова начинают кричать, толкаться и плакать. Амелл семенит следом, мечтательно жуя выдернутую из ночной рубашки нитку, рассеянно прислушивается к спорам и лишь пожимает плечами.
Ей, в отличие от остальных, совсем не хочется менять свою судьбу, бежать из Круга или становиться героем. Ей хорошо и здесь.

***

В классную комнату льется солнце, в воздухе, как кисея, висит пыль, создавая ощущение сказочности. Запах пыли — чудесный, ни с чем не сравнимый, Джили любит его почти так же сильно, как и своих друзей.
В руках у Джейлис — тряпичная кукла, которую она назвала Принцессой, но Андерс и остальные сочли это имя тошнотворно девчачьим и между собой называли куклу Лягушкой.
Перед ее глазами парты с высохшими заскорузлыми чернильницами. Стопки книг, за потрепанными обложками которых скрывается яркий мир. Андерс, сидящий на одном из столов и болтающий ногами в воздухе.
Амелл рассказывает Андерсу о том, что сказала им статуя. Остальным уже надоело делить между собой предсказания, они лишь дополняют рассказ Джейлис едкими замечаниями.
— А что тебе сказала каменная женщина, Андерс?
— Мне? Она пообещала мне, что я женюсь на прекрасной светловолосой женщине, — таинственно тянет Андерс, как-то по-особенному улыбается, и Амелл вспыхивает до корней волос, прячет лицо в маленьких ладошках.
«Прекрасная и светловолосая? Да это же не про тебя, дурочка!» — сокрушенно думает Джейлис, но ей все равно хочется верить, что Андерс — ее теплый, замечательный и родной Андерс — женится именно на ней. Хотя Джейлис и понятия не имеет, что бывает после сокровенного слова «свадьба». Но думать об этом очень приятно и волнительно.

У Андерса — тетради, изрисованные котятами. У Финна — книги и легенды, у Ниалла — коллекция монеток, у Йована — лечебная магия на кончиках пальцев.
У Сураны — заляпанная мантия и глупая улыбка. У Амелл — выпирающие ребра и звонкий смех.
Все они — друзья, которых Андерс приручил и научил доверять себе. Или они его приручили — сейчас не скажет никто.
— Мы все чайки, — тихо говорит Джейлис однажды, прислонившись виском к плечу Андерса. — Скоро отрастим крылья и улетим.
— И куда же мы улетим, Джили?
— Я не знаю, — честно отвечает она. — Я бы полетела к морю, прочь, к горизонту, навстречу солнышку. И опалила бы крылья.
— Тогда бы ты не смогла летать.
— И не огорчилась бы. Потому что на земле красивее, чем в небе.