Кыш, Крыса!

— Кыш, крыса! — злобно прозвучало откуда-то сверху.
Крыса. Что же, Терон привык к таким эпитетам своей личности. Да и была ли там эта личность — сидела ли ещё в зашуганном, забитом тощем нечто с серо-бурыми от пыли и красной глины волосами, которое Мор загнал в Клоаку. Которого клан загнал в Клоаку. Он нехотя подтянул к подбородку костлявую коленку в порезах и ссадинах и впервые за несколько недель посмотрел кому-то в глаза — скорее от безразличия, чем из любопытства или дерзости.
— Чего уставился? — шемка зашипела на него, точно алхимическое зелье.
Он давно приметил её — она частенько наведывалась в клинику местного хилера, и куда чаще, чем шлюхи. Судя по её одежде, акценту и особенно доспеху с оружием — она наёмница из Ферелдена, тоже беженка. Кто-то из тех людей, что смогли подняться из пыли Клоаки. Он вот не смог. Когда-то Терон отлично готовил яды и мог выделить из безобидных на вид растений такой по силе концентрат, что и капля на кончике иглы замертво свалила бы медведя. Сейчас Терон мог только воображать, как бездыханно падает к его ногам эта дама, сражённая силой его ненависти. Женщина вздёрнула голову и отвернулась от него. Казалось бы, пусть бы шла, но Терон вцепился в её сапог, оставив на жёсткой блестящей коже бороздки от обломанных грязных ногтей.
— Я пригожусь тебе, — произнёс он хриплым голосом пьянчуги, ужасаясь, насколько собственные слова гадко звучат.
Она окинула его взглядом, полным презрения, отвращения и жалости — таким, что лучше бы убила на месте. Не ответив, она попыталась сделать шаг в сторону, но Терон не собирался легко отступать:
— Если хочешь, я буду твоей тенью. Глазами в темноте Клоаки. Продолжать следить за клиникой, пока ты будешь на поверхности.
— Что значит «продолжать следить»? — жилки на её висках напряглись, пульсируя всё быстрее. — На кого ты работаешь?
Терон облизнул сухие губы и расплылся в улыбке. Ему казалось, что она должна была выйти жутковатой — с рядом мелких острых зубов, к тому же жёлтых от корений и грибов, которые росли здесь под землёй.
— Свежая еда каждый день, чистая солома раз в неделю и бадья с горячей водой раз в месяц — и я работаю на тебя.
— Да ты, верно, рехнулся, — отпрянула она, — ванну я и сама-то себе могу позволить только по праздникам.
— Согласен принимать её с тобой, когда у тебя праздники, — обронил он, ожидая пинка или хотя бы её задницы, удаляющейся от него, но в ответ поймал только её испепеляющий взгляд. Что-то её особенное — интересно, она так же и на собственных обожаемых деток смотрит?
— Выльешь на себя ночной горшок, вот и помоешься, всё равно смердеть не перестанешь.
А ещё она любит, когда против шерсти.
— Так по рукам?
— За каждую сплетню — тарелка похлёбки в день. За каждую правду — постель в таверне. А там посмотрим.
— Идёт, — он протянул ей руку. — Так как мне тебя называть?
Она сунула ладонь в карман и бросила к его ногам надкусанную спинку сушёной рыбы:
— Моё имя — Хоук. А это задаток, Крыса.


Обычно Хоук навещала Терона каждый вечер, тогда же, когда наведывалась в клинику. Она всегда приносила с собой свёрток из грубой холстины, и если разговор по её мнению был достоин оплаты, то, как волшебница, мановением руки доставала из мешка что-нибудь вкусное. Вчера Терон ел хрустящий хлеб, который только-только достали из печи — с аппетитной золотистой корочкой, румяными боками. Дрожащими скрюченными пальцами он пополам разорвал нежнейшее тело из белой муки, уткнулся носом в мякоть, пахнущую очагом и чужим домом. И тогда он понял: пшеничный хлеб — еда богачей, не черни, а это значило, что Хоук выбивалась в люди, но не удостоила свою Крысу большим, чем подачка со стола. За время их плодотворного сотрудничества она так и не позволила ему оказаться в «Висельнике». Терону это казалось нечестным.
Он ждал её сутки, вглядываясь в просвет закутка — логова, которое он охранял от братьев своих меньших — пасюков, и собратьев больших — таких же нищих, как он, что норовили занять его безопасный островок в неприветливой Клоаке.
Он ждал её два дня; живот сводило от голода: тех крох, что он смог стащить или раздобыть под ногами едва хватило, чтобы заморить червяка. В голове билась предательская мысль, что его надули. Фонарь клиники не горел всё это время. Терон утешал себя тем, что что-то случилось. Тогда впервые его посетила мысль, что он знает о Клоаке всё, но не знает ничего о не Клоаке. Он закрылся в мирке из густой темноты, чтобы скрыть жалкий вид, но и спрятался от всего остального.
Он ждал её месяц — Терон был готов выйти на поверхность, пробраться, как это делают некоторые отважные, через стоки в Нижний город и узнать, где же потерялась Хоук. Но чем крепче становилась его решимость, тем шире расползался страх: «Тебя снова выгонят, Терон. Ты не нужен своему клану, ты не нужен Киркволлу, тебя даже эта холодная стерва Хоук оставила». Страх сменялся ненавистью, а ненависть порождала бессилие. Так, борясь со своими чувствами, он попадал в замкнутый круг день за днём, пока наконец не услышал знакомый, почти забытый голос:
— Вот ты где.
Хоук! Она издевалась — Терон был там же, где и обычно, там же, где она бросила его месяц назад. А она держала в руках свёрток с господскими объедками, так же, как всегда, — это стало ритуалом. Он потянул воздух носом, пахло свиной рулькой с чесноком и мёдом. И какими-то специями. Терон был готов рассказать всё, что угодно, чтобы отведать её.
— Что нового в Клоаке? — на удивление бодро спросила Хоук.
Что-то изменилось в её лице и походке со дня последней встречи — она стала жёстче, стала бесшумной, не так резка в движениях, куда уверенней вела себя под землёй. Где же она пропадала всё это время?
— Храмовники прочёсывали тоннели. В клинике по ночам собирались странные люди в балахонах, пока не было её хозяина. Захаживали Серые Стражи. Мне кажется, твой друг-маг замешан в каком-то заговоре, иначе что бы это могло значить?
Хоук напряглась и о чём-то задумалась, уйдя в себя. Тень пробежала по её лицу:
— Наверное, мне по-особому нужно отблагодарить тебя за это?
— Ты помнишь уговор.
— Так лови! — она бросила ему свинину так, что он не успел поймать её, замечтавшись о чистых простынях «Висельника».
С неприятным чавкающим звуком нога приземлилась в жижу из грязи и нечистот. Хоук усмехнулась. Надменно, гадко. Она сделала это нарочно. Терон подскочил на ноги, рассвирепев. Она же только с любопытством вскинула брови, оставаясь всё такой же недосягаемой, хоть и стояла за два шага от него.
— Да как ты!.. — закричал Терон. — Ты измываешься надо мной! Это всё, чего я стою?!
— Это так, — согласилась она и скрестила руки на груди. — Меня не было здесь больше месяца, и всё, что я слышу, это три фразы про магов, храмовников и Стражей. Да ты водишь меня за нос, Крыса.
— За нос? О чём ты говоришь? Ты приносишь мне пищу, я сливаю тебе новости. Чем ценнее весть, тем дороже оплата. Таков был договор. Верно?
— Именно, был. Но в нём ни слова не сказано о том, что ты впариваешь мне шлак, устаревший во времени. В нём не сказано, что ты можешь потихоньку выдавать мне событие за событием, только чтобы набить своё брюхо, особо не напрягаясь.
— Но иначе я сдохну от голода! — взвизгнул Терон, теряя самообладание.
— А ты не пробовал работать усерднее?
— Эй, тут у нас происшествия в Клоаке своеобразные — тебе нужно знать о том, что бродягу прирезали в подворотне?
— Мне казалось, тень не спрашивает своего хозяина, куда ей идти.
— Зачем тебе это?
— Всего лишь хочу всё знать. Кто куда направился. Кто где сдох. Сделай так, чтобы кто-то только подвёз, а ты уже услышал это на другом конце Клоаки. Я доступно объясняю?
Терон покусывал губы, понимая, что его разоблачили и что кормушка может захлопнуться, если показать свою гордость в не самый подходящий момент.
— Доступно. Но это потребует большей платы, ты сама знаешь, — наконец выдал он.
— Поверь, если справишься, я смогу достойно отблагодарить тебя.
— По рукам?
Хоук первая протянула руку в перчатке без пальцев, а, когда Терон боязливо потянулся навстречу, она вцепилась в него, и, чуть не сломав хрупкие кости, дёрнула на себя.
— Ты вроде умный малый, — шепнула она ему в самое ухо, — и хитрости тебе не занимать. Как только ты докатился до такой жизни, а, Крыса?
Она отпихнула его от себя и, брезгливо поведя носом, покинула его обитель. Ну да, от него не благоухает дикими розами и молоком, как от неё, зато от него и не тянет лириумом, чужими кишками и чем-то ещё — сырым и затхлым, как старый гнилой аравель.
— Твоя душа, а, Хоук? — потирая нывшее запястье, сплюнул он на пол.


Однажды Хоук снова пропустила их вечернюю встречу, а так происходило нечасто.
Это случилось ночью, когда по Клоаке нёсся, спотыкаясь о камни, неизвестный. Не нищий, не беженец, не заговорщик, не храмовник, не страж; молодой и определённо красивый мужчина в дорогих шелках бежал от кого-то или чего-то. Вот только за ним никто не гнался — демоны сидели лишь в его голове.
Терон припал к разрушенной водой и временем стене. Её когда-то пытались залатать, поставить подпорки, но лаз всё равно остался — отличное место, чтобы затаиться такому, как он. Крысе. Этот расфуфыренный идиот привлёк к себе всеобщее внимание от мародёров до тараканов, и если он хотел здесь спрятаться, — а зачем ещё люди ныряют в Клоаку? — то у него это плохо получилось. Но внутренняя Крыса Терона чувствовала, что он оказался здесь не случайно, что есть на всё ответ, и события только начали разворачиваться.
— Нет! Нет! Он не знает, что я здесь, она найдёт его, найдёт! Его нужно предупредить! — лепетал незнакомец, схватившись за голову, словно пытаясь вытащить из неё внутренний голос.
Терона всегда пугали люди, которые говорят сами с собой. Такое часто можно было встретить в Клоаке: тут то и дело умирали в бреду от голода и заразы, да и юродивых, бормочущих себе что-то под нос, слонялось предостаточно. Но этот богач пугал до копошащегося ужаса в брюшине, потому что не был похож ни на сумасшедшего, ни на больного.
— Не-е-е-т! — он упал на колени, подняв облако пыли и завалился на бок, подтянув ноги к груди, как младенец. — Я должен убить её. Или найти учителя раньше неё. Но если он меня не послушает? Пусть лучше она приведёт меня к нему, и мы вместе убьём её, да…
Терон не мог пошевелиться, боясь неловким движением, шорохом прервать поток речи корчащегося в истерике человека.
— Она придёт за ним, она приведёт меня к учителю. У него её мать… от неё уже ничего не осталось! Она ещё не знает! Но скоро она узнает, что значит быть в руках некроманта! Скоро Хоук всё узнает! — жуткий смех затрагивал что-то внутри, дёргал струну, тремором отзывающуюся в теле.
Крыса отшатнулся в самую глубь расщелины, слыша, как глухо бьётся стиснутое в грудной клетке сердце. Слышал ли это маг? Маг, определённо — теперь всё встало на свои места, и разговор самого с собой, и уверенность, что никто не сможет причинить вред в заброшенных тоннелях подземного города.
 
К ладоням налипли мелкие камни и соломинки, они были горячие и мокрые от пота, что прошиб его. В последний раз так тряслись его руки, когда он держал на коленях бездыханное тело Тамлена. Тогда, в пещере, в древнем подземелье то ли Арлатана, то ли Империи Тевинтер, нечто погубило его друга — неизвестная магия из древнего зеркала Элувиана. Как сказали в клане, скверна затронула и его, и могла распространиться на других. Он следовал за кланом всё это время, дикий и скрытный, боявшийся показаться на глаза своим родным, боявшийся потерять их, он ждал, когда же он подохнет от напророченной ему Маретари болезни, но не помирал. А потом осколки зеркала собрала Мерриль, намереваясь восстановить это проклятие. А когда-то он думал, что она ему нравится. Сейчас он чувствовал, как по щекам льётся влага. Слёзы, скупые и горячие. Сколько раз он намеревался предстать перед сородичами, выйти на свет, пока не смотрел на себя. В луже отражался не эльф, а существо, которое подобно эльфу — острый крючковатый нос, узкие глаза, точно заплывшие от укуса пчёл, дикий оскал, пергаментная кожа, обтягивающая торчащие кости, редкие волосы, сбитые в птичье гнездо. Точно крикун. Или Крыса. Они все были правы, скверна изменила его, затронула облик, извратила нутро.
А человек лежал и скулил. Жалости он не вызывал — слишком неправдоподобно он пытался вызвать сочувствие самого к себе. В жёлтых глазах читался расчёт, тщательный и холодный. И верно, уже спустя пару мгновений, он поднялся с земли, отряхнулся и принялся готовить какой-то ритуал — вытащил из кисета красную лириумную пыль, соорудил круг, принялся начитывать заклинания. Всё это говорило о том, что он кого-то ждёт. Например, её.
Терон прошмыгнул возле мага, что тот его и не заметил, так был занят своим делом. Хоук обычно появлялась в Клоаке, спускаясь через шахтёрские лифты, иногда прокрадывалась через портовые люки, а иногда из тайного лаза поместья Амелл. Крыса следил за ней, всякий раз его подмывало шагнуть в темноту за Хоук, чтобы проводить до двери, но так и не решался. Нюх подсказывал, что сегодня она придёт этим путём, — и не обманул его.
Она была не одна. Целитель, капитан стражи и… Мерриль сопровождали сегодня её. Крыса замер, ссутулил плечи, пряча взгляд, ожидая какого-то отклика, но она не узнала его. Хоук, грубо схватив за плечо, оттащила его в угол:
— Не сейчас! Не время, — в её голосе была злость. В глазах мольба. — У меня ничего с собой нет для тебя!
— У меня есть, — ответил спокойно Терон.
Он рассказал ей всё, что видел и слышал. Хоук отшатнулась от него и коротко кивнула, со всех ног кинувшись к друзьям.
— Скорее! — бросила она им.
Крыса остался стоять совершенно один, только капли с потолка разбивали абсолютную тишину.


Ночь подходила к концу, это он понимал по копошению и цоканью мелких лапок грызунов — оно стихало к рассвету. К тому же сей факт можно было проверить по положению солнца, если проследовать к другой части Клоаки, где скала заканчивается, обнажая подземный город и открывая вид на море и горы. Но Терон не любил свет и не хотел вставать. Он лежал на соломе, согреваясь одеялом, сшитым из той самой холстины, что приносила ему Хоук, рыбной костью и вытяжной нитью. Из той же ткани он смастерил штаны и рубаху. Второе одеяло он недавно обменял на поношенные, но целые башмаки, судя по всему, снятые с трупа. Но ему ли жаловаться — Хоук давала ему даже больше, чем он был достоин. Предрассветный час самый холодный — зубы стучат от стылого воздуха так, что пугаются даже его пушистые соседи. За этим стуком он не услышал лёгких шагов его работодателя.
Она опустилась к нему на лежанку, подобрав ноги под себя. Рядом положила свёрток — еда, что же ещё.
Терон вжался в угол — выглядела Хоук больно страшно. В ней боролись дикая ненависть и отчаяние. Он помнил это выражение у тех, кто потерял близких, и это значит…
— Я не успела.
Терон подозревал, что так и выйдет — что Хоук не успеет спасти мать, но никак не то, что притащится к нему утром сообщить об этом.
— Сначала ныл Гамлен. Себя ему было жаль, а не маму! Знал, что я — не она, не дойная корова для его азартных игр. Потом Андерс и Фенрис… как они смели вообще заявляться — только и кричат: «Я! Я! Выбери меня! Помоги мне с магами! Убей моего хозяина! Утешь меня! Залечи мою рану!» Эгоисты. А эта рыжая стерва? Авелин! Пришла ко мне со своим утешеньицем, будто ни в чём не виновата! Как только посмела! — Хоук смотрела в одну точку, в противоположную стену, будто Терона тут не было. — Так тошно стало от них. Не могу находиться в том доме ни минуты. Всё напоминает о ней. И эти лилии… Не хочу туда возвращаться.
Терону это было знакомо. «Не хочу туда возвращаться», — сказал он себе, когда клан отрёкся от него. Его семья. Его друзья. И тут по телу Терона пробежала дрожь. Так если Хоук бежала из дома, то почему она пришла к нему? Догадка заставила его ещё сильнее вжаться в стену. Не мог он ей дать никакой поддержки, даже такой лживой, как её друзья. Не испытывал он к ней ни сочувствия, ни симпатии, да и слова выдавить из себя он сейчас не мог. Вместо этого он кончиками пальцев попытался подтянуть к себе принесённую награду — есть хотелось неимоверно.
Его тыльной стороны ладони коснулась чужая рука. Терон намеревался одёрнуть её, но Хоук придавила её к соломе.
— Не двигайся.
В следующий миг он оказался прижат к стене и готов был получить кинжал под ребро, но этого не произошло. Губы Хоук просяще ткнулись ему в область подбородка — метилась-то она попасть явно прямиком в его рот, но он успел отклониться. Если Терон счёл, что такая слабая попытка остудит пыл явно тронувшейся женщины, то ошибся. Она схватила его за волосы и впилась в него, точно хотела высосать душу. Напряжение из головы сместилось в область паха. «Предательство!» — грохнуло в мозгу, а потом жалостливо заскулило. Он чувствовал себя мышью в когтях кошки. Ну что ей в нём?! Грязный, страшный, жалкий. Да и она тоже не подарок: сколько раз ему хотелось плюнуть ей в лицо за её издёвки и тычки. Наверняка это тоже игра — сейчас она отстранится от него и сделает какую-нибудь гадость, чтобы окончательно раздавить его. Может, её вырвет, а может, она вытрет об него ноги, только он расслабится?
Терон с силой отпихнул от себя Хоук. Она какое-то время выглядела обидевшейся, губы поджала, но потом точно пришла в себя.
— Твою мать!.. — коротко ругнулась она, уставившись на свои ладони.
Она подскочила на ноги и, похлопав себя с силой по щекам, выпалила:
— Знаешь что? Да пошёл ты!
Бросив эти слова, она исчезла так же быстро, как и появилась.
Терон выдохнул, припомнив, что последний вдох сделал ещё до того, как Хоук лишила возможности его открыть рот, и почувствовал, как закружилась голова.


Нужно ли говорить, что Хоук исчезла из его жизни после этого случая? Дни сменялись ночами, а ночи днями. И всё это время он следил за ней издалека. Следил, как она вечерами заходила в клинику и оставалась там до утра, следил, как она посещала старое поместье Верхнего города и тоже не возвращалась домой до рассвета; следил, как пропадает в «Висельнике» ночами напролёт или обжимается с матроснёй в портовых переулках. Всё это он замечал, кусал губы до крови, злился и ненавидел её, пока не понял, что упустил кое-что важное: он вышел на поверхность из Клоаки. Понимание этого загнало его в логово на неделю, но больше он там не выдержал. В это место больше не приходила Хоук.
Он долго стоял у двери «Висельника» — казалось, вечность, держась за ручку, пока его не окликнул пьяный голос сзади:
— Я не понял, ты туды или оттуды?
— Туда, — обронил он и толкнул дверь внутрь.
Свет. Вот что он разучился любить за годы в Клоаке. Свет от факелов, свечей, костра, камина, печи — так много света! Глаза слезились от резкой боли, не привыкшие к яркому освещению. Пахло едой. Паршивой, но всё-таки настоящей горячей едой, по рецептам и разнообразной. Стучали деревянные ложки по стенкам глиняных мисок, гремели пивные бокалы о тисовые столешницы. Зал гудел, как гудит ветер в горах, и никто не обращал внимания на забредшего оборванца-эльфа, погрузившиеся в свою компанию или одиночество.
Хоук была сегодня не одна. Сидела на коленях смуглого шемлена с голубыми глазами и накручивала на палец его каштановые кудри, хищно заглядывая в рот. Выглядел он вполне платёжеспособным в своих белых сияющих доспехах. Время от времени он тискал её за задницу и поглядывал в глубокий вырез корсажа. И это Хоук? Шлюха из «Цветущей розы» ведёт себя скромнее. Хоук Терона не заметила, и он опустился за стол, боком сев от неё, чтобы та не видела его лица.
— Ваш заказ? — осведомились у него, подперев угол дородным бедром.
Терон упустил из виду то, что наверху расплачиваются деньгами. Вышибала у двери уже принюхивался, как сторожевой пёс к его карманам. Но он ничего не ответил, бросил взгляд на парочку и заметил, что та куда-то исчезла. Окинув зал, он увидел, как шем подхватил на руки Хоук и потащил наверх, а та, визжа и хихикая, не слишком правдоподобно отбивалась от него.
— Уже ничего.
Терон встал и плечом оттолкнул подавальщицу, поймав в спину оскорбление. Голова гудела. Пол плыл из-под ног. Дверь в комнату хлопнула перед носом, чуть не щёлкнув по кончику. Он вдохнул запах морёной древесины и коснулся ладонью грубо обтёсанной поверхности, закрыв глаза.
Слушать гулкий бас, бросающий грубые пошлости в адрес Хоук было невыносимо. Сдавленное хихиканье с её стороны — оскорбительно и неправильно. Так она проводила свои ночи, пока он ждал свою госпожу в Клоаке? Рушился образ недоступной аристократки из Верхнего города. Женщины, которая восхищала его, которую он хотел и ненавидел одновременно. Теперь понятно, почему ей не показалось странным переспать с эльфом из Клоаки — не привыкать. А если бы всё произошло, то что? Бычье сопение и лживые стоны доносились с той стороны. Стучала спинка кровати о стену, поскрипывая с каждым движением. Терон сполз по двери к замочной скважине и припал к ней, чтобы видеть то, чего не видел раньше: как одно похотливое животное сношается с другим, стоя на коленях, морщась от дикой боли при каждом движении, но при этом сладострастно постанывая. Он что-то сопел ей в ухо, рычал, фыркал, потел, шлёпал по заднице и прилаживался поудобнее, потому что Хоук то и дело соскальзывала с него, падая на кровать. Пахло дерьмом. В горле Терона стоял ком и хотелось стошнить, лишь бы избавиться от тугого узла, связавшего живот в петлю. Хоук приподнялась на локтях, откинув прилипшие ко лбу волосы назад, и посмотрела на дверь. Прямо в глаз Терону, открыв рот от страха, а может, просто потому что так удобнее стонать. Солнце Андрасте на цепочке болталось между её грудей. Загорелые руки крепко держали её мокрую талию. Глухая тишина зазвенела в голове Терона, замедлив всё вокруг. Красный язык Хоук облизал губы, которые скривились в призывающей улыбке. Терон откинулся от двери и отполз в сторону, не в силах подняться на ноги, чтобы сбежать отсюда прочь.


— Ты слышал? Защитница стала наместницей.
И перекинулась на более знатные цели. Терон слышал и видел всё. С тех пор, как Варрик Тетрас подобрал его у двери Хоук, он стал одним из руководителей ячейки в шпионской сети гнома. Клоака — вот его участок, но в подземный город он не ступал больше ни ногой. Его ушами и глазами стали такие же, кем он был когда-то — отбросы, беженцы, Крысы. Но его знания не ограничивались только Клоакой в силу своей ступени в иерархии. А на Хоук у него был свой счёт. Наместница всегда шла по головам, и, пожалуй, каждый её шаг был чётко выверенным планом для того, чтобы добиться своей цели. Тот смуглый старкхевенец, с которым у неё были дипломатические переговоры, как оказалось, был принцем в изгнании, и, который, если соберётся возвращать свой престол, хорошенько обеспечит ей тыл, как бы это пошло ни звучало. С друзьями она поступала так же — купила по возможности всех, кого могла, на своё тело и симпатии, а кого не смогла, на что-то другое, менее материальное, но всё-таки продажное. Хоук умела создавать себе условия и использовать людей. Ей это давалось с поразительной лёгкостью, и оставалось только восхищаться тем, какие манипуляции она проворачивала, оставляя с носом всех, кроме себя. Иногда он думал, что и с матерью вышло не всё так гладко, ведь после этого она стальными рукавицами схватила за яйца Авелин, вызвала неподдельное сочувствие у своих товарищей и тем же ударом избавилась от своего дядьки Гамлена. Теперь же Хоук берёт в свои руки весь Киркволл, а значит, и их маленькую шпионскую организацию под эгидой Торговой гильдии.
Терон встал со стула и подошёл к окну, осматривая руины Церкви. Он был уверен, что даже к этому Хоук имела непосредственное отношение.
— Иди, Рыжий. Плата в холщовом мешке. Как всегда.
Когда его осведомитель ушёл, Терон накинул на плечи толстый, тёплый плащ синего цвета из валяной шерсти — морозы принёс с собой ветер с Ферелдена — и низко надвинул капюшон на глаза.
Начищенные до блеска сапоги стучали по мокрой от стаявшего первого снега мостовой. Парок клубился над землей, отчего вылизывающаяся кошка не успела заметить приближающегося эльфа и с шипением юркнула из-под ног, подёргивая отдавленным хвостом.
Он остановился возле щита с соколом и три раза постучал массивным золотым кольцом, надетым поверх перчатки, в дверь.
Хоук открыла не сразу, сначала достав из ножен меч и спрятав его в полах халата из красного шёлка, и только потом натянула на себя улыбку радушной хозяйки и щёлкнула засовом.
Терон шагнул за порог, одновременно хватая Хоук за правое запястье и ногой захлопывая за собой дверь. Меч со звоном брякнул о пол.
— Я долго ждал, пока ты будешь дома одна.
— Ну ты дождался. И что дальше? — мило улыбалась она, но слова сочились ядом.
А что дальше? Он столько времени хотел посмотреть ей в глаза, но сейчас он стоял здесь, и мысли путались и испуганно метались в голове.
— Что, что ты хотела тогда в Клоаке?! — взревел он, с гневом отталкивая её от себя.
Хоук, как пушинка, в полуобороте взмахнула руками и приземлилась на пол. Пояс халата сбился в сторону, а края разошлись достаточно, чтобы Терон увидел, что под ним ничего нет.
Она проследила за его взглядом, хихикнула, как тогда, с изгнанным принцем, и произнесла глубоким грудным голосом:
— Хотела достойно отблагодарить тебя.
Крыса отпрянул, снова чувствуя, как целиком и полностью становится её, с потрохами.
— Знаешь, что? — твёрдый голос всё же дрогнул на последнем слоге. — Да пошла ты.
Он откинул на пол свой плащ, расстегнул ворот рубахи и наклонился над ней, чтобы дёрнуть за шиворот на себя. Держа её так, он потащил её наверх, не слишком заботясь о её удобстве и проклятьях, летящих из горла, когда она спотыкалась о ступеньки и оббивала голые пальцы ног. Хоук взвизгнула, когда он приложил её головой о платяной шкаф. Грохнули дверцы, скрипнув петлями.
— Ты ведь так любишь, да? — спрашивал он её, рыча сквозь зубы, схватив за волосы и припечатав щекой к резьбе орлесианского дуба; он выбил из неё глухой стон.
Она припала локтями к дверям и прогнула спину, подставляясь ему, как блудливая кошка. С губ Терона слетел горький смешок, когда он провёл рукой в перчатке по тыльной стороне бедра, приподнимая вверх красный шёлк и обнажая набухшие половые губы, раскрывшиеся ему навстречу. Он сам не помнил, как два пальца погрузились вглубь и потянули её на себя, добавив к пальцам член. Терон сделал несколько движений в горячем и мягком влагалище, чтобы он мог войти в тугой анус. Хоук приоткрыла рот, жадно облизываясь, и Терон понял, что она хочет второго, чтобы тот мог её занять. Так вот что значила её улыбка подглядывающему Терону. Он сунул ей за щёку палец другой руки, просипев на ухо:
— Довольствуйся малым, Хоук.
Всё повторилось с точностью как в «Висельнике» с той лишь разницей, что на месте старкхевенца был Терон. Она стонала, вырывалась и сжималась от боли. Он не хотел останавливаться, двигаясь то быстрее и быстрее, то останавливаясь и поправляя её на себе, испытывая при этом смесь блаженства и гнева. Интересно, сколько раз она так стояла, меняя сзади себя мужчин, как платья бумажных кукол из детской игры? Его рука переместилась изо рта Хоук к груди, нащупывая проклятый кулон Андрасте, и когда он поддел цепь за край, Хоук подалась навстречу, точно знала, что он больше не может сдерживать себя. Терон дёрнулся, глухо простонав; цепь натянулась и порвалась. Хоук упала на колени, схватившись за горло и откашливаясь. Цепь оставила на её шее красный след, который со временем превратится в синяк.
Терон поднял валявшийся в её ногах халат, отёр член и небрежно заправил его в штаны. Не сказав ни слова, он вышел из комнаты, спустился по лестнице, громко цокая каблуками о каменные ступени; у порога он подхватил с пола плащ и хлопнул дверью с обратной стороны. Кулон Андрасте с порванной цепью он нашёл у себя в кармане, только когда добрался до руин собора.


— Ты был у Хоук, — Варрик Тетрас налил себе в кружку эль, а может, вино, а может, и воду. Терон никогда не мог с уверенностью сказать о Варрике Тетрасе ничего, кроме того, что он гном и очень опасен.
То, что Варрик не предложил ничего Терону, говорило о многом. Например, что разговоры он будет вести серьёзные, и вровень он себя с ним не ставит.
— Заходил, — ответил уклончиво эльф и скрестил пальцы между собой, положив их на стол.
Варрик пояснил:
— Она сейчас наместница, не думаю, что ты птица уровня её полёта.
Терон напрягся и подался вперёд:
— Уж это ты верно заметил.
— Я полагаю, это значит, что больше проблем от тебя не будет? — Варрик широко улыбался, крутя между пальцев арбалетную стрелу Бьянки.
Терон заворожённо проследил за движением гнома и ответил, посмотрев тому прямо в коричневые глаза:
— Какие проблемы? Только польза во благо Гильдии.
— Вот и замечательно, Крыса! Замечательно!
Тетрас подвинул кружку Терону, и он сделал глоток — не мог не сделать, даже если там был яд, но там было «Антиванское светлое» — тоже убийственно с утра.
— Я сразу подумал, что это было случайностью и больше не повторится, — продолжил Варрик, — только скажи мне. Что ты с ней сделал?
Терон опустил взгляд в кружку, а потом покачал головой:
— То, что она хотела. Жалко мне её стало, Варрик. Из чувства жалости я остался в том доме и из чувства собственного достоинства свалил оттуда при первой возможности.
— Я спросил, что ты с ней сделал? — сузились глаза гнома, и Терон почувствовал неприкрытую угрозу, что веяла от того.
— Да трахнул я её. Как все делали. Как ты делал. Думал, после этого что-то изменится во мне, — боялся и не ошибся. Действительно изменилось — словно вытащили из груди что-то тяжёлое и грязное. Выковыряли и промыли водой. Выходит, что зря боялся.
Варрик продолжал смотреть на него, только чуть изменилось выражение лица — взгляд потух в глубокой задумчивости, а губы приподнялись то ли в сожалении, то ли из-за сдерживаемой злости.
— Я ничего не делал, — сказал гном после томительных минут молчания. — Думал, что делал и защищал её. Как мог. А теперь она сорвалась с цепи похуже Мередит и грозится стереть мою Гильдию с лица Тедаса. Замуж она не выйдет! Жить она не хочет! И всё это аккурат после твоего визита. И как это понимать, Крыса?
Он пожал плечами, не зная, что и ответить на всё, что только что услышал. Варрик сказал за него:
— Верни ей кулон Андрасте. Это от её матери.
— Не могу.
— Что значит не можешь? Это её вещь. Она ей дорога, как память.
Терон выдохнул:
— Когда я увидел его на ней, он болтался между её сисек в такт ебущего её потного, грязного мужика. А кулон, золотой и чистый, сверкал на шее той, которую драли в жопу. Она корчилась, дерьмо текло по её ляжкам, а когда он кончил, она слизала с него всё это. И ты после этого просишь, чтобы я вернул ей медальон? Моя память мне тоже дорога.
Варрик потёр переносицу подушечками пальцев, устало выдохнув:
— Этот мужик её жених. Принц Старкхевена. У них свадьба назначена на конец фуналиса. Содружество государств и всё такое, и ты только представь, что этот случай за собой потянет. Не будь идиотом, верни ей этот проклятый кулон и исчезни из её жизни навсегда.
И тем не менее Терон чувствовал себя побеждённым идиотом. Он достал из кармана цепочку и резко бросил её на стол.
Уже у выхода Варрик окликнул его:
— А что ты почувствовал после того, как переспал с ней?
Терон остановился у двери, пытаясь подобрать слово.
— Да ничего. Пустота какая-то. Мёртвая.
Варрик взял в руки цепочку Хоук и поднёс к носу, рассматривая, будто видел в первый раз. А потом бросил её Терону. Тот поймал медальон, с удивлением посмотрев на Варрика.
— Только всё равно уходи из города, — сказал он. — И лучше сюда не возвращайся, Крыса.
А потом добавил:
— Не возвращайся, Терон.