Не герои. Кусланд. Эпилог

Тейрн


Он был мертвенно бледен и убийственно спокоен. Без того хищные черты его лица еще больше заострились, а карие глаза потемнели и стали неестественно черными. Во взгляде его была льдом обжигающая ненависть, презрение и абсолютное превосходство. Казалось, стоит ему шевельнуть рукой, и люди вокруг попадают ниц, а те, кто по нерасторопности, глупости или самоуверенности этого не сделают, — в то же мгновенье расстанутся с жизнью. И впечатление это не было обманчивым: он взглядом, словом и, в крайнем случае, мечом, мог поставить на колени очень многих, даже равных себе по положению.

Он с присущей ему легкостью и манерной язвительностью смог бы сделать это и сейчас — не зияй в его животе дыра размером с яблоко.

Юный тейрн Кусланд был младшим ребенком в семье и по всем правилам знатных семей должен был быть либо избалованным транжирой, волочащимся за каждой юбкой, либо хмурым воякой, зацикленным на благополучии рода. Кусланд же не подходил ни под одну из градаций в принципе — он был собой. И об этой его «самобытности» ходили сплетни по всему Хайеверу: младший отпрыск тейрнов был себе на уме и жил исключительно по собственным принципам, которые зачастую вводили в ступор даже его родственников. Мальчишка мог как приказать выстегать конюха за то, что тот задержал кормление лошадей на несколько минут, так и помиловать забравшегося во время отсутствия отца и брата в замок вора и отпустить его восвояси.

Кусланд не терпел в людях безответственности и непунктуальности, был высокомерен, требователен и, как камень, непробиваем: казалось, ничто не способно вывести его из равновесия, и никто ни разу не слышал, чтобы он повышал голос. Тейрну это и не требовалось: аристократические манеры он сочетал с ядовитым сарказмом, что оказывало на любого оппонента отрезвляющее действие. Перечить мальчишке было себе дороже: многие отчаянные смельчаки, оскорбленные с прямотой высказанной им в лицо правдой о себе, бросали Кусланду вызов, и никто не выходил из поединка победителем. Он в совершенстве владел не только искусством оратора, но и мечника.

Бесшумно ступая по коридорам родного замка и вырезая изменников одного за другим, Кусланд демонстрировал свое мастерство во всей красе. Он был зол: как смели эти глупцы предать его отца и поднять оружие на членов его семьи? Гибель фрейлины леди Ландры, этой миловидной эльфийки, тоже раздосадовала Кусланда не на шутку: никто не посмеет прикоснуться к тому, кому он благоволит, и остаться безнаказанным. Солдат, пустивший в девушку стрелу и сейчас лежащий в луже собственной крови, был тому подтверждением.

Первым делом он хотел отыскать родственников, собрать своих солдат и организовать сопротивление, и шел к этой цели по трупам предателей. Мабари сопровождал Кусланда, отвлекая на себя основное внимание врагов и давая тому возможность быстро выводить солдат Хоу из строя. Тейрн шел напролом, не обращая внимания на стоны раненых и тела убитых, а все мысли его были заняты лишь возможным местонахождением членов его семьи: вряд ли они бы остались в своих комнатах, но проверить все же было необходимо. Первыми на пути Кусланда были покои брата, и молодой человек направил свои стопы к ним.

Широко распахнутая дверь заставила что-то в его груди тревожно сжаться, с нечеловеческой скоростью ворваться внутрь темного помещения, начать бешено озираться по сторонам лишь для того, чтобы через мгновение застыть в неподвижности. Уставившись на две фигуры, лежащие на почерневшем ковре, он быстро заморгал, будто не веря своим глазам, и, не решаясь подойти ближе, совсем по-детски прижал ладонь к губам. Шумно, со свистом вдохнул. По телу его пробежал болезненный, отрезвляющий разряд, механическими движениями он подошел к трупам и равнодушно-безучастно проверил пульс. Неизвестно зачем: ведь перерезанное горло и в клочья разорванная грудь оставляют смехотворно мало шансов на выживание.

Молча разогнувшись, Кусланд быстрым шагом покинул комнату, игнорируя тоскливо скулящего мабари, сидящего у порога, и сосредотачиваясь лишь на одном: добраться до родителей, где бы они ни были.

Вспарывая живот очередному солдату Хоу и с наслаждением наблюдая, как от боли и приближающейся смерти стекленеют его глаза, Кусланд совсем не думал ни об Орене — этом пустоголовом бесталанном мальчишке, до сих пор не научившемуся парировать элементарные удары, ни об Ориане: в конце концов он терпеть ее не мог и никогда не упускал повода едко прокомментировать ее происхождение и связанные с ним сомнительные навыки, что периодически доводило женщину до слез, тщательно скрываемых ото всех, особенно от супруга.

Кусланд вкручивал меч в тело предателя, зловеще улыбаясь его стонам, и видел перед собой лишь обезумевшее от агонии лицо побежденного врага, а не румяное лицо доверчивого, непоседливого и не слишком сообразительного племянника, и не тонкие руки снохи, быстро и грациозно порхающие над пяльцами и вышивающими на платке Фергюса герб семьи.

Он презирал Ориану и с нескрываемой едкой усмешкой всегда наблюдал за тем, как она каждый раз преданно ждет возвращения мужа, а потом бросается ему в объятия, как уличная девка, а Орен, как сопливый ребенок, виснет у папочки на шее. И только Фергюс, замечая колючий взгляд брата, открыто улыбался и, обнимая трогательно всхлипывающую жену и хохочущего сына, понимающе подмигивал ему. Потому что только он с отцом и матерью знали, что значат постоянные придирки и подтрунивания юноши: он любил всех членов своей семьи. По-своему, как умел. И тем самым, не говоря ни слова, обещал никому не давать их в обиду.

Изувеченное тело Орианы остывало в их с Фергюсом покоях. Тело их сына, которого мать до последнего своего вздоха пыталась закрыть собой, лежало рядом. Кусланд же был жив и почти невредим.

Никогда прежде он не убивал с таким упоением, никогда до этого не позволял себе растягивать казнь, считая это варварством и поведением, недостойным аристократа. Никогда от боли ему не хотелось повалиться на колени и взвыть.

Никогда глаза его так не жгло.

Наткнувшись на сэра Гилмора, который с помощью горстки солдат пытался оборонять вход в замок, Кусланд мгновенно вернул себе спокойствие и хладнокровие. Убедившись в плачевности их положения, он сразу понял, что оставаться здесь для него бессмысленно и, крепко сжав плечо Гилмора, прямо посмотрел ему в глаза. Юноша поджал губы, непривычный к такому к себе обращению от обычно надменного сына тейрна, понимающе кивнул и вернулся к солдатам.

Кусланд спешил. Он понимал, что как только люди Хоу ворвутся в замок, шансов спасти родителей у него почти не останется, и спешил. Когда молодой человек начал по-настоящему уставать, а выдержка его уже готова была дать слабину, его мабари оживленно забегал вокруг, призывая следовать за ним. Так, в одном из коридоров Кусланд нашел мать. Испуганную, раненую, но с неизменной решимостью, горящей в глазах, и кинжалом наизготове. Она рассказала ему, где скорее всего стоит искать отца, и тут Кусланд, наконец получив ясную цель, мобилизовал свои силы и заторопился еще больше. Он торопился, ведь если отец сейчас на самом деле ждет их в кладовой, значит, он серьезно ранен: старый солдат никогда по своей воле не оставил бы верных ему людей.

Слыша за спиной дыхание матери, которую он во что бы то ни стало был обязан спасти, юноша буквально излучал спокойную уверенность и сам себе казался неуязвимым.

Неуязвимым он не был, и очередная стычка подтвердила это новыми ранами, которые Элеонора ему наспех перевязала, а сам Кусланд, казалось, не замечал их: каждое свое ранение он воспринимал как отсутствие их у матери, и потому убеждал себя, что не чувствует боли. Свистом подозвав пса и не услышав стука когтей за спиной, молодой человек в недоумении обернулся и наткнулся взглядом на лежащего на боку мабари рядом с телом загрызенного им солдата. Зверь тяжело и часто дышал, а в ранах на животе и бедре виднелись арбалетные болты.

Кусланд подошел к псу и присел с ним рядом на корточки, морщась от боли в перевязанной ноге и сжимая губы. Со слабой улыбкой прошептав что-то в упор глядящему на него мабари, он потрепал того по холке, в последний раз погружая пальцы в его колючий рыжий мех, прижался к лбу пса своим и одним движением прекратил его мучения.

Парень поднялся и, не пряча в ножны окровавленный меч, двинулся вперед. Элеонора, уже узнавшая от него о гибели внука и невестки, все это время стояла в молчаливой задумчивости, а, встретившись с сыном глазами, стряхнула оцепенение и пошла за ним. Сейчас не время для скорби.

Кусланд устал. Защитить мать, как можно скорее добраться до отца, вывести родителей из замка, выбраться самому. И отомстить Хоу. Его хватало только на эти мысли и ничего, кроме них. Они поддерживали в нем злость, а значит, и силы, которые уже были на исходе.

Почти добравшись до кладовой, Кусланд понял, что ведет мать в ловушку: уж слишком спокойно им дался этот отрезок пути. Элеонора тоже поняла это, но на выжидающий взгляд сына решительно помотала головой. Тот, после минутного колебания, согласно кивнул.

Сегодня он подвел уже достаточно родных людей. Он сделает то, что должен.

Последующие события промелькали перед глазами Кусланда, как вспышки. Полуживой отец, обнимающая его мать, лязг доспехов и топот ног за дверью, крики и ругань. Люди, вышедшие из открывшейся в стене дыры — хода, который должен был быть секретным. Торжествующая ухмылка Хоу, лично почтившего их своим присутствием.

Кусланд успел убить одного и ранить троих до того, как его, пытавшегося закрыть собой мать, скрутили и заставили смотреть, как ей перерезали горло. Лишь тогда она выпустила кинжал.

Юноша проводил упавшее тело пустым взглядом и перевел его на Хоу. Кусланд не рыдал, не извивался и не плевал ядом — лишь смотрел. По невозмутимому лицу Хоу пробежала тень, он вынул из ножен меч и, убедившись, что его люди держат Брайса так, чтобы он увидел и смерть сына, — в конце концов, все представление устраивалось именно для него, а не для сопляка, — дернул мальчишку за волосы и растянул губы в едкой усмешке:

— Не жалеешь о своем решении насчет моей дочери, Волчонок? Ведь у тебя был шанс выйти отсюда невредимым.

— Верность — мой самый большой недостаток, — спокойно ответил тот, словно ничего из произошедшего не оказало на него никакого влияния, и будто не в его живот сейчас упиралась острая сталь клинка. — Быть женатым на закомплексованной девке со скрипучим дуплом между ног и в силу категоричного отношения к изменам до её кончины спать только с ней, или избавить себя от такой чести и умереть среди родных стен? — Кусланд улыбнулся кровавой улыбкой и кинул взгляд на отца: в уголках его уставших, покрасневших от слез глаз таились морщинки слабой улыбки. Отец гордился им. Молодой человек вновь посмотрел на Хоу, ожидая от него удара или вспышки гнева, но тот молчал. — Верность, Хоу. Тебе незнакомо это слово.

— Спроси у отца про верность, малыш. Верность своей стране. В Тени у вас будет время побеседовать об этом.

— Обсудим это все вместе, ты только особо не задерживайся, ублюдок.

Хоу странно, будто одобрительно хмыкнул, резко схватил Кусланда за горло и вонзил в его живот меч. Парень дернулся, скривив губы, и, когда на месте торчащего меча осталась лишь быстро чернеющая рана, он по стене осел на пол.

Он видел, как вздрогнул истекающий кровью отец, как к нему приблизился Хоу, как склонился над ним и что-то говорил. Он видел, как от движения руки предателя отец рухнул на бок, а под ним начало разрастаться кровавое пятно.

Кусланд, который уже должен был быть мертвым, сидел спиной к стене и угасающими глазами следил за движениями Хоу. Тот остановился, медленно обернулся и с недоверием пригляделся к тихо дышащему юнцу. Израненный, бледный, как мел, с текущей по подбородку и животу кровью, юноша шевелил слипшимися губами и, не мигая, сверлил его мертвым взглядом.

Перед тем, как в приступе неконтролируемой, суеверной паники перерезать мальчишке горло, Хоу точно разобрал, что тот говорил ему. Вытирая надушенным платком свою дрожащие руки и спешно покидая замок Хайевер, тейрн Рендон Хоу думал не об ожидавшем его в скором будущем титуле эрла и не о военной стратегии, а последних словах убитого им мальчишки.

Его будут ждать.

---

Тейрна


Она была в сознании.

Все ее тело, казалось, было сплошной концентрацией боли, бессилия и унижения, и она познала их сполна, ни разу не имея возможности погрузиться в спасительное забытье. Она чувствовала каждый удар, врезающийся в ее кости, каждый толчок, вколачивающийся в ее тело, каждую рану, кричащую о необузданной жестокости происходящего. Она слышала каждое похабное замечание и грязное оскорбление, выползшее из перекошенных от внезапно обретенного чувства превосходства губ, и видела каждый злобный, похотливый взгляд масляных, ошалело выпученных глаз.

Ни разу она не сумела отключиться: удары по голове оказывались предусмотрительно слабыми для этого, и, измученная, она не могла потерять сознание. Она помнила и чувствовала абсолютно все, что с ней делали.

На ее изувеченное лицо падали и тут же исчезали в свежей кровавой массе соленые капли, и — она точно знала — их жжение на израненной коже было предвестником окончания ее мучений.

Юная тейрна Кусланд всегда была эпицентром событий и проблем в замке Хайевер. Шустрая, общительная, по-мальчишечьи бойкая и любопытная разгильдяйка была головной болью матери, из раза в раз безуспешно пытавшейся привить дочери манеры леди, и предметом извечной гордости отца. Он прощал ей любые шалости: будь то пятая за месяц разбитая вдребезги ваза или подсыпанный в одежду слуг чесоточный порошок, — стоило неугомонной девчонке лишь с искренним раскаяньем поднять свои огромные зеленые глаза на отца. И тут же его суровое лицо светлело, черты смягчались, а его тяжелая рука нежно опускалась на вечно взлохмаченную голову дочери.

Брайс Кусланд был воином, солдатом до мозга костей и не скрывал гордости за детей, в отличие от многих сверстников не прожигающих жизнь на светских вечерах, а горящих желанием идти по его стопам. Фергюс был достойным наследником, никогда не давал повода усомниться в своей доблести и чести — от него отец и не ожидал иного, справедливо воспринимая поведение и таланты сына как должное, но когда и дочь, его Волчонок, вполне ясно дала им с Элеанорой понять, что не собирается становиться наседкой и хочет быть солдатом, бывалый воин с трудом сдержал слезы. Мать оскорбилась, приняв фразу дочери на свой счет и долго отчитывала ее, приводя самые разные аргументы против ее затеи, Брайс же тоже был вынужден побурчать для виду, чтобы не расстраивать жену, хотя сам втайне одобрял этот выбор. Долго скрывать свое истинное мнение он не смог — в конце концов, он солдат, а не политик — и в итоге вопрос о будущем наследницы был решен, даже мать смирилась с таким решением, желая дочери добра.

Кусланд почти жила в тренировочном зале, постоянно совершенствуя навыки владения оружием, и заслуженно считалась одним из лучших воинов, владеющих техникой боя с двумя кинжалами, из всех солдат своего отца.

Ее выучка и бдительность верного мабари и спасли ей жизнь во время ночного нападения людей Хоу на поместье. Ей удавалось скользить в тенях и выводить из строя ворвавшихся в ее дом солдат, в чем ей с энтузиазмом помогал ее пес. В бешеной гонке со временем Кусланд изо всех сил старалась не опоздать на помощь своим близким, но, чем дальше она пробиралась, тем больше ее охватывал страх.

Он достиг своего апогея, когда девушка ворвалась в покои брата. На негнущихся ногах она прошла вглубь темной, мертвенно тихой комнаты, и от того, что там увидела, издала звук, похожий на скулёж. Бессильно рухнув на колени прямо в лужу крови и прижав к себе еще теплое, искромсанное тело племянника, она покачивала его на руках, шепча молитвы и мольбы о прощении за то, что она подвела его. За то, что не успела.

Когда Кусланд встала на ноги, лицо ее было похоже на маску: не только из-за ожесточившихся и будто окаменевших черт, но и из-за размазанных вокруг глаз и по щекам красных пятен, оставленных ее ладонями. Выходя из помещения, она в последний раз оглянулась и резким движением сняла с пояса кинжалы. У нее еще был шанс спасти родителей — и лишь эта мысль подняла ее с колен, заразив сердце решительным отчаяньем.

Позабыв про осторожность — ей уже было нечего терять — Кусланд быстро продвигалась по родным коридорам, ныне тонущим в крови, криках и звоне металла, и не обращала внимания на беснующуюся вокруг какофонию звуков и запахов. Скольких солдат она с мабари отправила на тот свет, она тоже не считала, но, когда на ее пути встретилась обезумевшая от страха служанка, та при виде хозяйки остановилась как вкопанная и уставилась на нее ошалелыми глазами: Кусланд с ног до головы была в крови, своей и чужой. Пару раз хлопнув девчонку по щекам, тейрна привела ее в чувство и узнала, не видела ли та ее родителей. Получив утвердительный ответ, Кусланд узнала, куда ей идти и побежала к кладовой короткой дорогой.

Это было ее ошибкой.

На одном из перепутий Кусланд увидела нескольких солдат Хоу, рыщущих по карманам убитых ими слуг. Напасть неожиданно не представлялось возможным, и численное преимущество было далеко не на ее стороне, но возвращаться и обходить опасность значило терять время, которое и так было на вес золота. Отдав мабари приказ на время затаиться и наброситься на предателей, когда они будут заняты ей, Кусланд тихо задвигалась вперед. Когда ее заметили, она уже успела воткнуть кинжал в горло одному из солдат и теперь отвлекала внимание остальных на себя, позволяя псу подобраться к врагам со спины. Когда огромная зубастая пасть сомкнулась на шее первого человека, выживших оставалось уже на порядок меньше — неуклюжие, в тяжелой броне и уже изрядно поддатые, изменники были легкой мишенью для кинжалов.

Добив последнего предателя и сплюнув кровь, Кусланд попыталась восстановить дыхание, но вдруг заметила, как предупреждающе рычит ее пес. Скрыться они не успели — шестеро выросших буквально из ниоткуда солдат окружили их и закрыли пути к отступлению. Девушка в уме прикидывала, как действовать дальше, и пыталась не показывать врагам своей усталости, но она понимала, что шансов выбраться живой у нее очень мало. Сверля взглядом одного из солдат, она неуловимым движением вскинула руку и запустила кинжал в противоположную сторону — и тут же мужчина, самый крупный из всех, захрипел и рухнул на пол.

В начавшейся резне Кусланд вертелась и уклонялась, не стоя на месте и стараясь не позволять никому добраться до ее пса. Ее учили, что мабари — не просто друг, с которым ты делишься последим куском еды, но и оружие, которое может — и должно — при необходимости спасти хозяину жизнь, пожертвовав своей. Девушка была уверена, что понимает и принимает это, но сейчас, впервые столкнувшись с настоящими врагами, впервые убив живого человека и впервые почувствовав настоящий страх за свою жизнь, она позабыла обо всех уроках и просто не могла не защищать пса. Следя за тем, чтобы никто не подошел к рвущему на куски одного из солдат мабари, Кусланд или по неосторожности, или просто из-за усталости пропустила удар и не успела увернуться от болезненного тычка мечом в бедро.

Зашипев, Кусланд попыталась отбиваться, но в следующую же секунду ее свалили с ног, сильно приложив затылком о каменный пол. Мабари, увидев, что его хозяйка в беде, запрыгнул на нападающего на нее, вцепившись тому в горло. Кровь из разодранных артерий брызгала на броню с гербом Хоу, текла по морде и бокам собаки и заливала почти потерявшую сознание и так и не сумевшую подняться Кусланд. Услышав полный боли визг ее верного друга, девушка с трудом сфокусировала взгляд и дернулась, пытаясь наброситься на человека, ранившего ее пса. С беспомощным гневом она брыкалась, сыпя проклятьями, но две пары одетых в перчатки рук поставили ее на ноги и крепко держали, заламывая руки. После нескольких увесистых пощечин, ее за волосы подтащили к тихонько скулящему мабари и заставили смотреть.

Кусланд взвыла, когда увидела насколько сильно был ранен пес: живот зверя был распорот, и в черной от пульсирующей крови дыры виднелись внутренности еще живого существа.

Солдаты, озлобленные смертью товарищей и опьяненные кровью, вновь повалили девушку и распластали на полу, глумливо переговариваясь и решая, кому быть первым. Кусланд рыдала и кричала, умоляя просто убить ее, пыталась пинать мучителей ногами, хотя и понимала тщетность попыток освободиться. Когда над ней навис первый насильник, обдав ее запахом железа и гари, девушка вскинула голову и укусила того за ухо, за что получила ощутимый пинок по ребрам. Не сдаваясь и ощущая, как рот наполняет горячая кровь шипящего и матерящегося солдата, лежащего сверху, она завертела головой, стараясь причинить ублюдку побольше боли. Вдруг девушка гулко застонала и была вынуждена разжать челюсти: сильная рука до безумия больно сжимала и щипала ее грудь. Визжа и дергаясь, она кашляла чужой кровью, заливалась слезами и изо всех сил царапала ногтями лапающую ее конечность, стараясь ослабить хватку.

Когда через пелену невыносимой боли ей послышался собачий рык, Кусланд подумала, что сошла с ума, и, в следующий миг, увидев, как ее мучитель орет и заваливается на бок под тяжестью веса напавшего на него пса, девушка не поверила своим глазам. Ее мабари, едва живой, с вывалившимися из живота и тянущимися за ним по окровавленному полу лентами внутренностей, держал зубастой пастью солдата за бок и, как бы тот ни брыкался, не отпускал его. Пес держал обидчика хозяйки, а та беззвучно рыдала и смотрела в мутные, угасающие глаза ее верного, самого преданного друга.

Кусланд смотрела, как один из предателей замахнулся на ее пса, и тогда — лишь тогда — напавший на девушку солдат сумел освободиться, с грязной бранью отцепив от себя отсеченную собачью голову и со злобой отбросив ее в сторону. Держась за разорванный бок, мужчина затуманенными ненавистью глазами уставился на Кусланд и оскалил в кривой усмешке ровные зубы.

А дальше не было ничего, кроме боли — абсолютной, совершенной, беспрерывной боли — и смиренного ожидания. Кусланд не думала о несправедливости жизни, о жестокости и гнилости людей, не вспоминала и не молилась за родителей и брата, не оплакивала любимого племянника и сноху, а лишь считала секунды и ждала.

Когда ее, окровавленную, изломанную и обнаженную куда-то поволокли, держа за растрепанные волосы, она едва передвигала ногами и, не задумываясь, брела, куда ее тащили. Когда от сильного толчка в спину она рухнула на пол, наверняка, больно ударившись разбитыми коленями о камень, она не подняла головы, сверля пустым взглядом какие-то бочки перед собой. Когда ее плеч коснулись чьи-то ледяные, шершавые и липкие руки, закрывая плащом и прижимая к себе, она вздрогнула и посмотрела вверх.

Столкнувшись взглядом с невыносимо тоскливыми, усталыми и жалеющими ее глазами, Кусланд по-детски всхлипнула и сухо, бесслезно и очень горько заплакала, уткнувшись разбитым носом в грудь такого же измученного и покалеченного отца.

— Тише, девочка, тише, моя хорошая, — шептал старый воин, за всю жизнь так и не научившийся выбирать друзей, лгать и распознавать ложь, прижимая к себе настрадавшуюся из-за его ошибки дочь и едва не теряя сознание от боли в сломанных ребрах. — Тише, Волчонок, тише. Сейчас, моя девочка, сейчас все закончится. Я скоро, подождите меня с мамой совсем чуть-чуть, совсем недолго.

Поймав понимающий взгляд дочери, Кусланд обхватил ее голову, будто пытаясь обнять ее, и спокойно посмотрел в самодовольные лица солдат, стоящих над ними. Одно резкое движение рук, щелчок позвонков — и девушка безвольно обвисла в руках отца. Не ожидавшие таких действий от еле живого старика, изменники выхватили изможденное тело у тейрна, но поделать уже ничего не смогли.

Брайс Кусланд был плохим политиком и не умел лгать, но солдатом был отменным — он умел убивать и всегда держал слово.

Обещание, данное дочери, он тоже исполнил. Ждали его совсем недолго.

---

Эпилог