Там, где сердце лазурью плещется из груди,
Раздается под грохот стали вороний грай.
Отступай же, трусливый, в сторону, отступай!
Отходи же с дороги, праведный, отходи!..
Они не успели.
Пахло едко — дымом и гарью; деревянные дома занимаются быстро, а в Вольной Марке стояла засуха, и вспыхнуть пожару проще простого. Пахло горелым тряпьем и кровью: крестьяне пытались защищаться, но что может десяток человек с вилами против отряда воинов, с детства приученных убивать?
Ловкач, серый боевой мабари, прижавшийся к земле у левого бедра хозяйки, на мгновение вскинул голову, настораживая уши, но тут же чуть махнул хвостом: практически бесшумно подобравшийся к ним мужчина, невысокий эльф, был ему знако̀ м. От него пахло травами и чем-то еще, неуловимо приятным, названия чему пес не знал, но всецело одобрял: это самое неуловимо приятное перебивало терпкий запах крови.
— Ушли на север, — негромко и устало произнес эльф. — Здесь уже никого.
Женщина, скорчившаяся за почерневшим валуном, передернула плечами, распрямилась — не верить причин не было; будь здесь засада, Ловкач бы уже начал нервничать.
— Выжившие?
— Никого, — тяжело повторил ее спутник. — Мы опоздали, Мариан.
Мариан Хоук, в недавнем прошлом Защитница, а нынче — киркволльская ведьма, не ответила.
Впрочем, любые сожаления были бы пустыми и бессмысленными, и они оба это знали. Что было сделано — не отменить, не повернуть вспять, и взрыв, прогремевший две недели назад и похоронивший под обломками церкви весь старый мир, сорвал лавину; словно бы вся злоба и ненависть, годами копившиеся в людях, внезапно нашли себе выход и воплотились в одно-единственное стремление убивать.
Убивать тех, кто против, — потому что слова перестали иметь силу, и в действие вступил последний довод королей.
Убивать тех, кто за, — по подозрению в том, что они все-таки в глубине души стоят с теми, кто против.
Убивать тех, кто остался в стороне, — потому что там, где вся страна превращается в огонь и меч, оставаться в стороне невозможно.
Взгляд Хоук пробежался по черным остовам каминов.
— Что сам маг? Вы видели?
Ее голос остался ровным, но эльф уже достаточно хорошо знал свою спутницу, чтобы заметить, как неуловимо напряглись узкие плечи.
— Не надо деталей, Орсино. Печать или просто?..
Орсино, в прошлом Первый чародей Киркволла, а ныне отступник и беглец, лишь чуть качнул головой.
— Просто. На печать нужно время, как на полноценный ритуал. Они явно спешили.
Мариан поджала губы.
— Хорошо.
Коротко свистнула, подзывая мабари, осторожно соскользнула вниз с покатого склона. Тихо выругалась сквозь зубы, запнувшись о скрытую под золой корягу и с трудом удержав равновесие; затем на секунду обернулась.
— Хочу посмотреть… Можете не ходить со мной.
Она знала, что Орсино все равно пойдет.
Этот ответ слишком явно отпечатывался в глазах цвета листвы и жизни, слишком сильно прорастал наружу — через его недавнее решение-просьбу отправиться с ней в этот отчаянный поход, через нежелание-невозможность остаться в Убежище рядом с теми, кто выжил после киркволльской резни.
Он все еще заглаживал свою вину.
Все еще не мог поверить в свою невиновность.
Тело мага лежало у остова крыльца крайнего дома, обгорелое настолько, что нельзя было различить даже черт лица. Земля вокруг потрескалась и почернела, словно по ней прошелся смерч пламени — пламени, рожденного не природой, но Тенью. Неизвестный отступник дорого продал свою жизнь, прежде чем пробивший его грудь кинжал оборвал чары.
Хоук присела на корточки, растерла в пальцах черный песок.
— Удержался без призыва, лишь на стихийной… Достойно.
Орсино, остановившийся в полушаге за ее спиной, промолчал; целитель по призванию, он не мог видеть в смерти ничего достойного.
Он помнил, как они бежали из горящего Киркволла — подземными шахтами, как крысы; он знал поименно всех, кто не дошел с ними до Убежища — спрятанной в Виммаркских горах полуразрушенной, забытой крепости. Они со Справедливостью укрыли ее от посторонних глаз щитом отрицания — временная мера, но достаточно надежная.
Но тех, кто оказался под защитой стен Убежища, было ошеломительно, безумно мало, и Орсино в который раз спрашивал себя: мог ли он что-либо изменить?
Стал бы он что-либо менять?
Тем не менее архимаг знал, что Хоук имеет в виду: слишком часто загнанные в угол маги прибегали к последнему, запретному, ненавистному искусству, отдавая себя на волю демонов. А там, где прошлись карательные отряды храмовников, всегда достаточно крови — более чем достаточно, чтобы сорвать Завесу.
Стремясь уничтожить магов крови, они вначале создавали их сами.
Ветер холодом и гарью ударил в лицо, заставляя поморщиться; Орсино отвернулся, и взгляд его упал на невесть каким чудом уцелевший огрызок пергамента. Пламя пощадило его, не дотянулось смертоносным касанием, и теперь четкие острые буквы — переписывали от руки — бросались в глаза, словно приговор судьбы.
Он узнал их сразу, как можно было не узнать?
Он почти что выучил их наизусть — короткие, ломкие фразы, перевернувшие мир.
Манифест о Церковной Лжи.
— Что там? — Хоук тяжело поднялась на ноги, подошла ближе, проследила направление его взгляда. — А, послание Андерса наконец-то добралось и сюда. Справедливость будет гордиться, когда узнает.
Ей показалось, что Тень отозвалась глухим рокотом грома.
Хоук понимала: решение не брать друга с собой было жестким, но, пожалуй, одним из самых разумных. За адекватность самого Андерса можно было не беспокоиться, но она не хотела даже представлять, на что был бы способен разделявший с ним тело дух, если бы ему довелось увидеть… это.
Нечто похлеще Мора.
Ловкач нетерпеливо поскуливал, ему хотелось побыстрее убраться из этого места. Хоук мысленно с ним согласилась; здесь им больше делать было нечего. Карательный отряд ушел на север и, если сведения Карвера были верны, намеревался посетить окрестности Уайлдервейла. Пока что они с Орсино отставали где-то на сутки, но Мариан надеялась, что и храмовникам вскоре потребуется продолжительный привал.
Как бы там ни было, легкая полуброня магов намного лучше подходит для марш-бросков, чем стальные доспехи рыцарей.
Плохо было то, что они потеряли лошадей: в одной из покинутых деревень перед тем, как уйти, жители отравили колодцы, и странную смесь трав не учуял даже бдительный Ловкач. Там они застряли на два дня, пока целительная магия Орсино сумела вытащить из-за грани саму Мариан, но дальше поход им пришлось продолжать пешими.
Зверь, свернувшийся у нее в груди, безмолвно фыркнул что-то вроде «Это был бы более чем бесславный конец».
Хоук обернулась к чародею, вопросительно-оценивающе заглянула в глаза.
Все в порядке?
— Все в порядке, — устало отозвался эльф, правильно истолковав ее молчаливое предложение. — Я вполне еще способен продержаться на ногах до заката, монна.
Это был весьма оптимистичный прогноз, но Мариан решила не спорить.
Привыкшая до конца доверять напарнику, она не собиралась отступаться от этого правила; тем более что за те четыре дня, что они провели вместе, Орсино ни разу не давал повода в себе усомниться. Более того, Хоук мысленно признавалась себе, что без его мастерства чар они не только бы уже давно потеряли след, но и не смогли бы практически ничего противопоставить карателям.
Андерс был очень хорошим целителем, но Орсино носил звание архимага, которое, как Мариан убедилась, дают не за красивые глаза.
Магия, стекавшая с тонких пальцев эльфа, была не ремеслом, но творчеством.
…Нетерпеливой, поющей, жадно-стремительной.
…Ожившим вдохновением.
Чужая рука невесомо коснулась ее плеча, и Хоук вздрогнула, встряхнулась, с усилием заставляя себя вернуться к насущному.
Она тоже устала.
— Идем. Мы должны успеть нагнать их прежде, чем они доберутся до Старкхевена; мне очень бы не хотелось ввязываться в войну с Велем. Эй, Ловкач!
Мабари, уже успевший взобраться на вершину холма, усиленно завилял хвостом, всем своим видом демонстрируя полную готовность к этому самому «идем». У него единственного жажда жизни и бега не иссякали ни при каких обстоятельствах и совершенно не зависели ни от политической обстановки, ни от количества врагов на акр площади.
Порой Хоук искренне ему завидовала.
Они ушли с тропы, как только появилась возможность; слишком открытая местность играла на руку храмовникам. Но здесь, после виммаркских горных перевалов, уже начинались густые леса, которые не любили закованных в железо и сталь чужаков. Правда, магов крови они, увы, не любили тоже, едва ли не больше, чем всех остальных, но с этим Хоук приходилось мириться.
В конце концов, она сама обещала Орсино использовать малефикарум лишь в самом крайнем случае.
— Мариан.
Она обернулась на ходу, мгновенно напрягаясь и уже готовясь отразить атаку. Но Орсино лишь коротко качнул головой.
— Опасности нет. Я просто хотел вас спросить… попросить, вернее. То, что написано в Манифесте, та часть, касающаяся Усмирения…
Острая и холодная, как стилет, злость вспыхнула в сердце.
Как в тот самый первый раз, когда она спустилась в Тень и вместо демона обнаружила их. Тогда, едва ли не во второй раз в своей жизни, Мариан Хоук была готова убивать всех сопричастных без права на пощаду и прощение.
Вскинулся зверь, оскалил клыки — яростно, неистово, гневно.
…Можно ли вообще простить подобное?
Их взгляды скрестились.
— Правдива. Вы мне не верите?
Тонкие пальцы эльфа нервно перебирали мятый, испачканный в пепле и золе обрывок-кусок пергамента.
— Я должен их увидеть, — почти беззвучно произнес Орсино, и в его глазах отразилась тень до сих пор не отпустившей его вины и боли. — Пожалуйста, Мариан. Я верю вам, я всегда вам верил, но сейчас я должен увидеть это сам. Пусть даже…
Он не договорил, осекшись.
Хоук передернула плечами.
— Хорошо. Но на бескровный ритуал с лириумом нас двоих будет маловато. Придется идти через жертвоприношение.
Раньше это слово вызывало трепет и страх.
Сейчас — почти равнодушно-отрешенное принятие неизбежного.
Орсино тяжело кивнул.
— Я… понимаю.
— Хорошо, — сухо повторила Мариан. Наигранно-демонстративно огладила рукоять кинжала. — Ну что же, когда наткнемся на карателей, постарайтесь оставить одного в живых… хотя бы до определенного момента. В принципе, мне не особо важно, в каком физическом состоянии будет находиться жертва…
— Мариан.
В негромком голосе отчетливо прозвенела боль, и Хоук, рвано выдохнув, замолчала, ощутив острый укол вины.
Виновата, да; не стоило срываться, ведь он действительно еще до конца не представляет, с чем — с кем — им придется там столкнуться; и равно не представляет, каких усилий ей стоит согласиться увидеть это еще один раз…
Ловкач неловко ткнулся лобастой мордой ей в бедро, шершаво лизнул ладонь, и Хоук, чуть прикусив губу, потрепала его по холке.
Ничего. Пусть будет так. Истина этого стоит.
Они встали на привал ближе к вечеру; Хоук уже сама ощущала, с каким трудом дается каждый новый шаг, а Орсино, кажется, вообще держался на ногах только благодаря силе воли и, возможно, своей эльфийско-целительной магии. Тем не менее, несмотря на то, что расстояние между ними и отрядом карателей неумолимо сокращалось, подходить ближе уже становилось опасно: Мариан вполне отдавала себе отчет в том, что в их теперешнем состоянии сражение получилось бы коротким и очень непродуктивным.
В ее цели не входило остаться холодеющим трупом, брошенным воронам на поживу. Мариан Хоук всегда выбирала побеждать.
…Сила, сила стекает с кончиков пальцев густым алым, перерождается в ослепительную лазурь; кровь и лазурь пульсируют в висках, стучат, кричат внутри барабанным боем — и, демон раздери, разве что-то вообще может иметь значение…
…по сравнению с этим чувством абсолютного всемогущества…
…абсолютной безнаказанности…
— Мариан?
Хоук вздрогнула; в глазах Орсино беспокойство и понимание: он тоже знал, знал не менее хорошо, что это такое.
Как это сложно — держать контроль.
И отказываться.
— Все в порядке, — хрипло отозвалась малефикар. Засмеялась коротко и глухо. — Должно случиться нечто невообразимое, чтобы я позволила им занять мое тело. Впрочем, на тот случай даю вам официальное позволение от меня избавиться.
Архимаг покачал головой.
— Лучше не надо, — в его голосе прозвучала легкая ирония. — А то у меня может появиться искушение попробовать вас спасти, и я не знаю, чем это закончится.
Мариан тоже не знала.
Тогда ей просто повезло — повезло, что рядом была Мерриль, разделившая силу; Варрик, отвлекший храмовников на себя и выгадавший им достаточно времени; Андерс, сумевший вытащить почти что с того света.
Тогда, две недели назад, когда рухнула церковь и прозвенело беспощадной сталью Право Уничтожения.
Тогда, на ступенях киркволльских Казематов, где Первый чародей Орсино впервые в жизни не удержал контроль.
Flashback
…Пот заливает глаза, и посох кажется таким неимоверно тяжелым, что начинает ныть рука. А может, рука так ноет после того, как вскользь по правому плечу пришелся удар храмовничьей алебарды?
Площадь вспыхивает лазурным; Хоук едва удается устоять на ногах, когда чуть ли не сквозь нее проносится вихрь силы. Андерс и Справедливость чередуются настолько часто, что она не успевает следить, который из них сейчас сражается рядом.
Или она уже просто перестала разделять их?
С вершины посоха срывается огонь — она пока что удерживается на стихийной магии. Рядом легко, словно танцуя, скользит Мерриль — в зеленых глазах эльфийки отражение багряного огня, и алая завеса кружится рядом, ластится к ее рукам. Мерриль идет насквозь, по телам и трупам, но у нее с демонами особые отношения, в которые Хоук предпочитает не ввязываться.
Она доверяет Мерриль, а Мерриль доверяет ей. Этого достаточно.
Этого всегда было достаточно.
— Надо вывести Круг, — охрипшим голосом кричит Мариан, ища взглядом Андерса. — Справедливость! Надо вывести Круг в Убежище!
Тень отзывается электрическим разрядом вдоль позвоночника.
Пока что все идет относительно по плану: они сметают наспех созданный кордон храмовников, пытавшихся штурмовать Казематы; Орсино и старшие чародеи вполне способны удерживать оборону еще как минимум несколько часов. Пути отступления уже заготовлены — соратники Андерса, бродяги и воры, обязанные жизнью целителю из Клоаки, ждут у полузаваленных ходов в шахту; оттуда можно будет уйти без особых проблем.
Пока что все идет по плану.
Но Хоук забывает, что даже в самом лучшем плане есть изъяны.
— Яйца Архидемона, — очень отчетливо произносит Варрик, застывая на ступенях прямо перед ней и опуская арбалет.
Мариан смотрит вперед, на изломанные, безжизненные тела магов на багряно-липких плитах, где начинает свой безумный танец плоть и кровь, подчиняясь приказам Первого чародея, как ломается чужая воля и рвется Завеса — тонкая, словно паутинка.
И бессильная злость серебром и ртутью наполняет ее вены.
Ну уж нет!
— Ну уж нет, — шипит женщина. — Ну вот не в этот раз.
Кинжал оказывается у нее в ладони сам собой, ненужный более посох со стуком падает на потрескавшийся пол и откатывается в сторону.
Уродливая масса пожинателя неторопливо движется к ним, сминая все на своем пути. Варрик качает головой и отступает обратно к воротам — где-то там продолжают драться храмовники, которых нельзя подпускать ближе.
Где-то там Карвер, который пытается — все еще пытается — образумить Мередит, и Себастьян Вель, который поклялся лично уничтожить отступников.
А здесь — Орсино, превратившийся в одержимого.
— Мерриль, — коротко зовет Хоук, и долийка понимающе наклоняет голову.
Алые капли стекают с рук женщин, взмывают вверх и застывают в воздухе.
И Хоук проваливается в Тень.
Сейчас это просто: слишком тонка Завеса, слишком много смерти вокруг; ничего удивительного, что демоны роятся рядом, как осы. Ничего удивительного, что тот, кто в одно мгновение потерял весь мир, за который жил и сражался, не смог удержаться на этой оглушительно зыбкой грани.
Но Хоук уже видит эту грань во сне и наяву и знает, что не ошибется.
Хоук знает, что все решает лишь воля, а ее воля закалена смертью сестры и матери, ее воля — это острейший клинок, и он не сломается.
А еще Хоук собирается построить новый мир, и ей нужен зодчий.
Невысокая тень Орсино едва видна за вцепившимся в него демоном; тот принимает облик огромной твари, смотрит в нее пустыми глазами Лиандры, шепчет тысячами голосов: «Ты не смогла нас спасти».
Демона Орсино зовут страх, и Мариан, усмехнувшись про себя, принимает вызов.
Она разучилась бояться.
Войти
