Гордыня

Король Алистер часто думает над тем, любит ли он свою жену. Он считает, что истинная любовь не порождает подобных вопросов, всё должно быть понятно само собой, и всё же он раз за разом продолжает спрашивать себя об этом. Он любуется Анорой Мак Тир, когда она выходит утром к завтраку, слегка покачивая бёдрами; любуется золотистыми прядями её волос, в которых играют яркие лучи дообеденного солнца, пока они едут в открытой карете в церковь; он восхищён тем, насколько она искусна в дипломатии и уговорах, решая непростые вопросы баннорнов и эрлингов, и насколько естественно и искренне она умеет улыбаться тем, кого на дух не переносит; ему нравится наблюдать за её привычкой задумчиво потирать указательным пальцем кончик носа, когда она чем-то озабочена, нравится рассматривать, как трепещут её длинные ресницы, когда она увлечена волнительной беседой, а уголки пухловатых губ подёргиваются то вверх, то вниз, когда она пытается сдерживать смех или гнев; его завораживает то, как в её холодных голубых глазах проскальзывает искорка страсти в нечастые минуты их близости, а по горячей ложбинке между её обнаженных грудей стекает капелька пота; и он, безусловно, знает, что его жена красива и умна.

Но раз за разом он продолжает спрашивать себя о своих чувствах к ней, потому что иногда ему кажется, что он ненавидит эту женщину. Он сделал всё, чтобы быть достойным королём и мужем: он неимоверным усилием переступил через себя, позволив принять в Стражи Логейна и отступив в тень королевского трона; он долгие месяцы пытался постичь искусство политики и управления, каким бы нудным это ему ни казалось; он мотался по стране, встречался с людьми, слушал их и пытался решить даже малейшие проблемы, чтобы ослабить горькое чувство потери и опустошения, охватившее Ферелден после недолгих празднований окончания Мора и восхождения на трон нового короля; он был учтив и вежлив, как и полагается его величеству, он демонстрировал на людях любовь и уважение к своей супруге, он делал ей подарки и приносил в спальню цветы; он был с ней нежен, когда они оставались вдвоём, и старался потакать её прихотям. Но Анора Мак Тир по-прежнему оставалась единственной, для кого король Ферелдена был просто удачливым мальчишкой, оказавшимся в нужное время и в нужном месте. Она восторгалась решительностью и изворотливым умом командора Кусланда, она боготворила покойного отца, убившего Архидемона и ставшего Героем Ферелдена, и она продолжала любить своего первого мужа Кайлана.
Каждый раз думая об этом, Алистер Тейрин лишь стискивает зубы, потому что это даже не смешно: он сумел стать достойным правителем для всей страны, но так и не смог завоевать уважение и благосклонность собственной жены. Он чувствует, что его терпение на исходе, что прошло достаточно времени, и раз ничего не изменилось, пора что-то делать.

Анора аккуратно промакивает губы белоснежной салфеткой и опускает глаза.
— Мой король, кажется, у меня опять начинается мигрень. Я бы хотела пойти отдохнуть, — говорит она и встаёт из-за стола, почти не притронувшись к ужину.
Он понимающе кивает и провожает её взглядом. Сегодня четверг, «день долга». Так он про себя называет дни, в которые по настоянию лекаря он должен являться к своей жене в спальню. Шансы на зачатие мизерны, но придворный целитель верит в чудо. Каждый раз обсуждая это с королём, маг чувствует себя неловко и говорит извиняющимся тоном. Он считает себя виноватым за то, что королевская чета вынуждена ограничивать себя в своих чувствах из-за его прихоти и предположений. Алистер понимает это и каждый раз говорит себе: «О, если бы ты только знал…»

Дверь открывается почти бесшумно, когда он входит. Подрагивающее пламя свечей освещает её фигурку, сидящую на краю кровати с какой-то книгой, а по углам комнаты в полумраке пляшут тени. Здесь слишком тихо.
Она вздрагивает и резко оборачивается в сторону двери, мягко схлопывая тёмный переплёт.
— Ах, это ты… — говорит она, и он ощущает в её голосе тщательно скрываемое разочарование.
— А ты ждала другого? — жалкая попытка пошутить, медленными шагами направляясь к кровати. Анора подобных вещей не понимает.
Она в лёгком смятении, отворачивается, пытаясь зацепиться за что-нибудь взглядом.
— Я полагала, мы отложим это до завтрашнего вечера. Мне действительно нездоровится.
Нездоровится… В последнее время он слышит это не так часто, как мог бы, но гораздо чаще, чем хотелось бы. Он знает, что для неё это лишь повод, попытка семь дней без мужа превратить в восемь или даже в девять. А Тейрин слишком правильный и мягкий, он поймёт, он не станет докучать ей.
Алистер тяжело вздыхает, присаживаясь рядом.
— Анора… — почти шепчет он, коснувшись ладонью её плеча. Но женщина остаётся недвижимой, уставившись пустыми глазами на пламя свечи. — Может, тебе стоит обратиться к лекарю? Меня беспокоят твои недомогания в последнее время.
— Нет, нет… — протестует она. — Я в порядке. Я просто немного устала.
Гнетущая тишина опускается между ними, и Алистер снова вздыхает, сложив ладони у лба.
— Ты не хочешь со мной поговорить?
— Нет, всё в порядке, дорогой.
Она даже не смотрит на него и, кажется, думает о чём-то своём. Наверное, она даже и не слышит, как он встаёт и направляется к двери, остановившись на полпути. Внешне он спокоен, но гнев уже переполняет его, как и множество раз до этого. Он не тешит себя иллюзиями, не ожидает от неё невозможного, но осознание того, что для своей жены он навсегда останется недалёким бастардом, выжигает в нём все его чувства к ней.
— Знаешь… — его голос звучит глухо. — Я давно перестал ждать от тебя любви. Но я всегда делал всё для тебя, чтобы ты чувствовала себя комфортно рядом со мной. Видит Создатель, я очень старался и надеялся, что заслужу хотя бы твоё уважение, и что ты не станешь мне врать, — он замолкает в поисках слов. Глупо надеяться, что Анора ответит, она лишь теребит пальцами нежный шёлк одежды для сна. — Нам нужен этот ребёнок. Тебе он нужен. И ты знаешь, что чем дальше, тем скорее скверна в моей крови этого не позволит.
Он оставляет её одну, едва удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Его шаги гулко раздаются в пустующем холле. Двое стражников не смеют повернуть глаз, когда Тейрин поспешно шагает в свою спальню. Возможно, они понимают даже больше, чем канцлер или советники. Но нынешнему королю они верны как никому прежде, и то, что происходит в королевских покоях, навсегда останется только здесь.

Он падает лицом в прохладные подушки на собственной кровати. Это приятно, но вскоре становится тяжело дышать, и он лениво переворачивается на спину, уставившись в отделанный позолотой и благородным деревом потолок. Пожалуй, ему надоело всё это. Он больше не станет унижаться, не станет изображать из себя того, кого она в нём хотела бы видеть. Он готов признаться самому себе, что хочет Анору, что часто думает о ней не только как о дочери Логейна Мак Тира, и что не будь она такой холодной по отношению к нему, он смог бы сказать ей: «Я люблю тебя». Но он также давно перестал быть наивным юнцом — спасибо тебе, дружище Айден, — и понимает, что когда она впивается пальцами в его спину и закрывает глаза, то представляет себе другого. Наверное, Кайлана, а может, и кого-нибудь ещё.
Он решил. Он больше не будет приходить к ней. Никогда.


Утро не приносит облегчения. Сладко потягиваясь в просторной постели, он тут же вспоминает вчерашний вечер, и чувство обиды и досады вновь наполняет его. Но Алистер спокоен и выдержан. Войдя в трапезный зал, он кивает в ответ на приветственные поклоны слуг и целует в макушку жену, уже сидящую за столом.
— Как спалось, дорогая? Как твоя мигрень? — беззаботно спрашивает он, усаживаясь напротив и жадно отпивая из чашки тёплый ароматный отвар.
— Мне уже лучше, спасибо, мой король, — отвечает Анора, избегая его взгляда и едва касаясь кончиками пальцев виска.
Он не станет говорить с ней о вчерашнем — ни сейчас, ни когда-либо ещё. Он знает, что о необходимости наследника ей непременно напомнят и не раз. Он чувствует себя гадко оттого, что позволяет себе злорадствовать, представляя, как Анора станет метаться между желанием понести от его величества и нежеланием спать с собственным мужем, но ничего не может с собой поделать. Его гордыня сладко упивается этой искусной местью, и Алистер как никогда ясно ощущает себя королём.


Зачастую работа монарха оказывается обычной рутиной. Приказы, указы, известия из баннорнов, донесения шпионов и даже доносы на ближних своих… Всё это приходится разгребать снова и снова каждый день. Если бы не необходимость королевской печати и подписи на каждой бумаге и не конфиденциальность, он бы уже давно нанял человека или даже двоих, чтобы занимались этой работой, от которой лишь клонит в сон. Впрочем, этим её свойством он и пользуется частенько, закрываясь в своем кабинете поздним вечером и пересматривая письмо за письмом, пока дрёма совсем не одолеет его.
За дверью скрипнули половицы. Тейрин даже не поднимает головы — наверное, это слуга принёс свежий чай. Но стука не последовало, и дверь открывается слишком осторожно. Анора аккуратно прикрывает её за собой и тихими шагами идёт к нему, остановившись рядом и положив ладони на плечи супругу. Алистер недоумевает, но молчит. Наверное, опять ей что-то нужно. Попросить за кого-то или озвучить очередной каприз. Он, как обычно, скажет: «Да», и она уйдёт, подарив лишь лёгкий поцелуй в колючую от однодневной щетины щёку.
Но Анора склоняется к его уху, а её ладони сжимаются на его плечах, слегка надавливая и массируя их, отчего хочется блаженно застонать.
— Пойдём спать, — говорит она почти шёпотом.
И Алистер широко распахивает глаза, а сон, старательно накапливаемый весь долгий вечер, куда-то улетучивается. В чем здесь подвох или шутка? С его последнего визита к ней прошло больше недели. Всё это время они оба делали вид, что всё в порядке, и Анора даже не показывала, что удивлена отсутствием Алистера в своей спальне по вечерам.
— Я должен ещё поработать, — слова получились несколько резче, чем хотелось бы, и он чувствует, как хватка её ладоней ослабла.
— Уже больше двух недель, Алистер, — тихо говорит она ему на ухо, словно мурлыкает. — Мне уже гораздо лучше. Мы должны…
Так вот в чём дело. Мы должны. Что ж, похоже, он не ошибся, и она пришла сама. Но Алистер понимает, что если её и привело сюда какое-то чувство, то лишь чувство долга перед страной, а может, и страх оказаться опороченной молвой за свою бесплодность.
Алистер встаёт с кресла, и её руки безвольно соскальзывают с его плеч. Он уже знает, что ей сказать. Он много думал об этом. Он так решил.
— Как твой супруг, я освобождаю тебя от этой повинности, Анора.
Звучит как приговор, и королева замирает в недоумении, отчего её и без того большие глаза выглядят сейчас, как две плошки.
— Что значит, ты меня освобождаешь? — голос звучит твёрдо, но он может лишь догадываться, сколько разных мыслей сейчас бурлит в её золотоволосой голове.
— То и значит, — простодушно разводит он руками. — Я даю тебе то, чего ты хочешь. Освобождаю тебя от супружеского долга.
Анора каменеет, словно статуя, и Алистер спешит её успокоить.
— Да, я помню о наследнике. Мы что-нибудь придумаем. Подыщем кого-нибудь… светловолосого, не слишком тощего, — король расхаживает по комнате, словно рассуждает о чём-то совершенно обыденном. — Такого, который тебе понравится. Это будет нашей маленькой общей тайной. Деньги заставят молчать кого угодно.
— Ты… Да как ты смеешь так поступать со мной, Тейрин?! — на мраморной коже Аноры проступают красные пятна. Она в гневе, такой он её видел лишь однажды. Она хватает ртом воздух, пытаясь прийти в себя и найти нужные слова, но лишь заламывает руки.
— А разве у меня есть выбор? — он холодно смотрит на неё, но чувствует, как внутри снова всё закипает. — Ты не оставила мне его, Анора. Создатель мне свидетель, я делал всё, что ты хотела, и я старался, чтобы наш брак был хоть отчасти похож на настоящий. Пресвятая Андрасте, да я бы смог даже влюбиться в тебя, если бы ты только дала мне шанс! Но я не Кайлан и никогда не заменю его. Так что оставим это.
Гнетущее молчание. Он хотел бы ещё ей многое сказать, но не считает нужным. Анора не поймёт, не оценит.
— Кто она? — наконец Анора нарушает тишину, и Алистер грустно смеётся.
— Нет никакой «её». Неужели тебе так сложно поверить в то, что я всего лишь не хочу ни к чему принуждать тебя? Неужели за все эти годы я так ничего и не смог показать тебе?
Она выходит из его кабинета, опустив голову и так и не ответив. Он ещё долго стоит, вглядываясь в темень окна. Возможно, это была его большая ошибка, но он чувствует облегчение. Когда-нибудь это должно было случиться.


Послеобеденная прогулка королевской четы — время, когда слуги могут расслабиться. Монарх и его супруга не любят сопровождающих, предпочитая обсуждать государственные и личные дела вдали от посторонних ушей, и сегодняшний день не исключение.
Они идут под сенью раскидистых деревьев, дарующих прохладу и лёгкий ветерок посреди палящего летнего зноя, и Алистер на удивление болтлив. Откуда-то нашлась масса незначительных дел, которые ему так захотелось обсудить с королевой, и их поток, казалось, не собирался заканчиваться.
— Алистер, прошу тебя, хватит! — прерывает очередной монолог мужа Анора, остановившись посреди аллеи и глубоко вдыхая для успокоения аромат цветущей липы. — К чему всё это?
— А что? — недоумевает Алистер, пожав плечами.
— Ты прекрасно знаешь, что нам надо обсудить вчерашнее.
Он слышит в её голосе раздражение и недовольство. Пожалуй, он бы предпочёл, чтобы она улыбалась ему искренне и нежно, но сейчас он даже рад. Наверное, она полночи провела без сна, пытаясь понять его вчерашнюю выходку, и Алистер многое бы отдал, чтобы заглянуть в её мысли.
— Что ты хочешь от меня услышать? — хмурится он.
— Хочу понять, в чём дело. Твоё предложение кажется мне оскорбительным, супруг мой. Я не стану спать с каким-то плебеем или с кем угодно ещё по твоей прихоти.
— Я предполагал, что ты всё воспримешь превратно, — горько усмехается Алистер. — Но это не моя прихоть и не приказ, Анора. Это попытка сохранить твоё душевное спокойствие и наш брак. Хотя бы на людях. Ты полагаешь, я хотел тебя оскорбить? Тогда тебе стоит знать, что для мужчины нет ничего более унизительного, чем принуждать женщину. И нет ничего более болезненного в любовной игре, чем видеть, как твоя жена, целуя тебя, мечтает о другом.
Королева собирается возразить, но Алистер нежно касается пальцами её губ, заставляя молчать. Анора — умная женщина. Она понимает, что слова больше не нужны. Она смотрит, как её муж, задумчиво заложив руки за спину, направляется обратно во дворец.


Он любит гостить в Редклифе. Неприятные воспоминания из детства и события, связанные с Коннором, почти стёрлись из памяти. Теперь в этом замке всё спокойно, Изольда приветливо улыбается его величеству и лично угощает сырным пирогом, а Эамон по-прежнему заменяет Алистеру отца, за что тот благодарен эрлу вдвойне.
— Продовольственные бунты почти окончены. Все эрлы, с которыми я общался, говорят, что зерна хватит на весь год с запасом, — говорит старик, когда они сидят перед потрескивающим камином, уютно развалившись в мягких креслах. — Я очень горжусь тобой, мой мальчик.
Алистер криво ухмыляется, отпивая из бокала терпкое вино.
— Это было непросто, дядя. Ты же знаешь, я привык путешествовать, но каждый раз улыбаться всем им и делать обещания, не будучи уверенным, выполню ли я их или нет, — это порой кажется выше моих сил.
— Я знаю, Алистер. Такова политика, — вздыхает эрл. — Ты всегда что-то обещаешь людям и сам лишь надеешься, что всё так и будет. Иногда только и остаётся, что положиться на волю Создателя.
Они молчат. Ещё одна причина, по которой Алистер любит своего дядю: они могут долго молчать вместе, не испытывая неловкости. Тейрин знает, что старику достаточно одного взгляда на своего племянника, чтобы его понять.
— Как у вас с Анорой? — осторожно спрашивает Эамон.
И Алистер понимает, что до боли в груди хочет всё рассказать ему. Вывернуть себя наизнанку, явив все обиды и злость на собственную супругу и не скрывая того, что он хотел бы, чтобы всё было иначе. Но он заставляет себя остановиться. Есть вещи, которые должны оставаться только между двумя.
— Она истинная дочь своего отца, — коротко отвечает он.
Эрл понимающе кивает. Надеяться на иное было бы глупостью.


После долгой дороги первая ночь в собственной постели особенно приятна. Когда усталость и ломота в мышцах от езды верхом смешивается с дурманящей расслабленностью после ванны с травами и ароматными маслами; когда мысли, ставшие рассеянными и беспорядочными от свежего воздуха, вновь выстраиваются в такт придворной размеренной жизни, и всё вокруг снова кажется родным и привычным.
Алистер смотрит на себя в зеркало. Это путешествие добавило загара к его оливковой коже, а некоторые пряди рыжеватых волос выгорели почти добела. «Почти седина», — усмехается про себя Тейрин. Он не боится старости, она ему не грозит.
Дверь его спальни осторожно открывается, и он встречается взглядом с Анорой. Её волосы распущены и наспех заплетены в косу, спадающую на грудь, на ней нет роскошного платья, лишь молочного цвета расшитая одежда для сна.
— Нам нужно поговорить, — тихо произносит она и прижимается к закрывшейся двери, словно боится чего-то.
Алистер приглашающим жестом указывает ей на кресло, но она подходит к нему близко, опустив глаза.
— Я знаю, я была несправедлива по отношению к тебе, — говорит она, и голос её едва заметно дрожит. — Ты благородный человек, Алистер Тейрин, и заслуживаешь искренности.
Он смотрит на неё, не смея моргнуть. Сейчас она невыразимо прекрасна. Она отводит взгляд, пряча ярко-голубые глаза под длинными ресницами, но её подбородок слегка вздёрнут. Её осанка как всегда величественна, но он знает, что сейчас она ломает себя изнутри, чтобы сказать то, что собирается. Она восхитительна в своей тщательно скрываемой нерешительности, в своей выдержанности, в чрезмерной горделивости, доставшейся от отца.
— Я не люблю тебя, не стану отрицать, — собравшись с духом, продолжает она. — А всё это время ты был хорошим мужем, а я плохой женой. Но не настолько плохой, чтобы пойти на то, что ты мне предлагаешь. Я хочу ребёнка, но он будет только от тебя. Это будет потомок Тейринов и Мак Тиров, — её ладонь ложится ему на грудь, и Анора поднимает глаза. — Я прошу у тебя прощения, Алистер. За всё. Может, попробуем начать сначала?
Он пристально смотрит на неё, слегка прищурившись, пытаясь понять, не уловка ли это. Но все его чувства говорят ему, что она сейчас искренна с ним как никогда. Начать всё сначала? Что ж, Алистер не верит в чудеса. Но он верит в то, что ещё можно всё исправить. И он верит в Анору, удивляясь сам себе. Наверное, это что-то похожее на любовь, когда хочется надеяться до последнего, когда весь гнев уходит от единственной улыбки, от одного доброго слова.
— Да, ты была плохой женой, — он приподнимает пальцами её подбородок, заглядывая в глаза. — Возможно, мне даже стоит наказать тебя за это.
От этих слов Анора слегка вздрагивает, но когда он начинает осыпать поцелуями нежный шёлк её шеи и плеч, она становится мягкой и податливой в его руках, издав тихий стон.
И когда спустя несколько мучительных минут страсти они окажутся на постели среди небрежно сброшенных одежд и скомканных одеял, он нетерпеливо сольётся с ней, а она впервые станет умоляюще кричать его имя.