Осколки золотого зеркала

Лес звал меня. Звал каждую ночь, и я, ему покорная, сбегала каждый раз из дома матери. Не знаю, та ли Флемет женщина, что на свет меня произвела, но матерью моей была она бесспорно. Я слушала, как шепчутся деревья о тайнах своих и тех вестях, что им ветер издалека приносит. Наивно полагала я, что мать не ведает, куда я отлучаюсь, и потому надеялась за разом раз, что не отыщет она меня. Она и не искала. Сама я возвращалась утром к болотам земель Диких, что домом моим были и гибелью храмовников, что попадались Флемет. В её охоты дни всегда я убегала: была ещё я слабою, несмелою девчонкой.

Однажды, волком обернувшись, я набрела на город. Людей столь много разом я в жизни не видала, и любопытство детское взяло надо мной власть. Я бегала по тёмным улицам, вдыхая по-волчьи ароматы пищи, домов, зверей, не виданных мной ранее. За собаку меня люди принимали: мала была я слишком, а значит, не боялись и не силились прогнать. В одном из переулков увидела я то, что люди каретой называли, тогда ещё впервые. Огромная повозка закрытая, запряжённая четырьмя лошадьми, украшенная обильно камнями драгоценными. Я следом побежала — неслышно, незаметно, подобно зверю дикому, следящему за жертвой.

Остановилась карета: колесо её, попав в колдобину, сломалось, и дальше ехать нельзя было. Из любопытства я, обнаруженной не страшась быть, заглянула внутрь. В карете женщина сидела прекрасная и, глядя в зеркало златое, расчёсывала волосы, как солнце, жёлтые. Её я красотою была поражена и, не дыша, смотрела на её шёлковый наряд, на лицо ухоженное, на стать и гордость, не виданные ранее. Обличия, что принимала мать, забавляясь с хасиндами, не были столь изысканны и роскошны. Женщина повернула голову в мою сторону, и испуганная девочка в личине волка в страхе нырнула под карету. На улицу вышла госпожа, ступая плавно, чинно, пошла она у кучера узнать, что за беда с её каретой приключилась. Тогда, рискуя быть разоблачённой, я заскочила в дверцу и, зеркало зубами схватив, рванула прочь что было духу.

Сбивая лапы, я бежала из этого непонятного мне мира, где странные поступки совершали люди. К примеру, зачем-то касались друг друга при встрече; там те, что были слабее, но богаче, повелевали сильными и бедными. В этом мире всё шло по странным законам, и счастлива я была вернуться в хижину родную, где всё от года к году прежним оставалось, где всё было понятно, знакомо и естественно.

— Припозднилась ты что-то, Морриган, — насмешливо сказала мать, не повернувшись даже, а лишь помешивая что-то в котле над костром.
Как никогда была я рада гнилостной вони болота и прохудившейся мантии, что со времён замужества, наверное, и не меняла Флемет. Бережно положив на влажную землю золотое зеркало, вернула я себе привычный облик — худой маленькой девочки с большими жёлтыми глазами испуганными — и убрала прядь волос чёрных, что в рот мне попала.
— Случайно покинула я пределы леса, мама, — на ноги поднялась я, отряхивая платье. Златое зеркало подняв, к груди его прижала, как будто величайшее сокровище, что было у меня. — И в мире, чуждом для меня, надолго заплутала.
Казалось, целую минуту мать моя молчала. И наконец, чуть голову свою ко мне повернув, Флемет усмехнулась.
— Вот как? И где же ты плутала, дочь моя? — груб был её голос, однако не сердилась Флемет. Прекрасно знала мать, как девочка хотела из круга вечного на миг хоть улизнуть.
— Неведомо мне мама, как место то зовётся, — я на отражение своё в зеркале взглянула. Прекрасно было зеркало, и девочка, что смотрела из него, была не менее красива, чем мать моя, однако же на Флемет была я не похожа. Куда пухлее губы, овал лица круглее — наверное, похожа была я на мужчину, которого Флемет для получения ребёнка использовала бессердечно. Но то, что видела я в зеркале, меня не утешало: я не была такой ухоженной, как прекрасная та дама, я видела дикарку, которую исправить во всех чертах хотелось мне всё больше с каждым мигом. — Людей там было много, меня в обличье волчьем им было не приметить. Мама, посмотри, какую вещь прекрасную я в месте том нашла!

И с этими словами я подходила к Флемет, трофей свой драгоценный протянув. Увидев зеркало, мать страшно рассердилась — немного тёмные до этого глаза мне показались чернее ночи, от движений резких седеющие волосы взвились змеями. Из рук моих вырвала Флемет зеркало златое, я пыталась достать его, но мать схватила больно за запястье. Я, маленькая девочка, не справилась бы с ней.
— Посмотри на себя, Морриган, — чёрные брови сдвинув, низким голосом своим сказала Флемет. Она, как и всегда, была слишком спокойна — на человека вовсе была мать не похожа. — Ты рисковала разоблачением и собственной жизнью ради этой безделушки.
Мать занесла покрытую ссадинами руку, зеркало сжимавшую, и зеркало златое об пол разбить вознамерилась. Я знала это и с рыданьем на мать вновь бросилась.
— Не надо! — взмолилась я, однако непреклонна была Флемет. Как будто с замедлением я видела, как зеркало, с силой на землю брошенное, летит вниз. О твёрдый камень ударилось оно, и гладкая поверхность разлетелась осколками, казалось мне, волшебного стекла.
— Ты ведьма, Морриган. Людские слабости оставь людям, — без жалости ко мне сказала мать, прищурившись смотря, как по земле я ползаю, осколки собирая и обрезая неизменно до крови ладони стеклом. — Любовь и красота — всего лишь блажь. У тебя есть Дикие земли и я. И уж мы покажем, как добиться единственной необходимой в этой жизни вещи.
Флемет вернулась к свой похлёбке над костром, а я со слезами смотрела на осколки в своих ладонях и видела себя, ничтожно слабую, безделицу — не то, что жизнь — не способную отстоять. Права Флемет была, я не хочу быть этим скулящим ничтожеством, в разбитом зеркале многократно проливающим слёзы. Себе позволила забыть я, кто я есть, и, за чужой красотой и слабостью погнавшись, хороший урок получила от матери.


Среди зловещего леса, среди чёрных, покорёженных стволов деревьев, тянущих почти лысые кривые лапы то к небу, то к земле, словно силясь поймать случайно забредших сюда путников, стояла маленькая черноволосая девочка в сереньком платьице и плакала, уткнувшись в ладошки лицом.
Возглавляющий отряд храмовник подал своим людям знак молчать и сам подошёл к ребёнку.
— Девочка, что ты тут делаешь одна? Ты заблудилась? Или… тебя похитили?
Ребёнок поднял мокрое от слёз личико и испуганно посмотрел на храмовника огромными, нечеловечески жёлтыми глазами. Мужчина поначалу не придал этому значение.
— Ты не видела тут немолодую женщину? Мы ищем Флемет, ведьму, не из-за неё ли ты тут очутилась?
Храмовник протянул руку, чтобы положить её девочке на плечо, успокоить ребёнка, но малышка неожиданно перехватила её, и руку охватил страшный жар, пламя, чуть оплавив доспех, но всё же не причинило особого вреда главе отряда, лишь отвлекло его на миг. Черноволосая девочка с всхлипами и жалостливыми криками бросилась бежать в лес.
— За ней! — крикнул разъярённый храмовник, держась за обожжённую руку. Повторять дважды людям, почти всю свою жизнь преследовавшим магов, не пришлось. Отряд сорвался с места и, позвякивая тяжёлыми доспехами, мечами и щитами, начал свою охоту. Они следовали за девочкой по пятам, перепрыгивая через корни и обходя поваленные стволы деревьев, не обращая внимания на истерические выкрики: «Пожалуйста, не надо! Не трогайте меня!»
Внезапно на маленькой поляне девочка остановилась. Она развернулась к своим преследователям со спокойной, презрительно-коварной улыбкой, так жутко смотревшейся на детском лице. Храмовники почувствовали, как земля дрогнула и деревья за их спинами сомкнулись, отрезав дорогу назад. Командир отряда, тот, что с обожжённой рукой, приказал людям держаться вместе и смотреть в оба.

— Что ж, вы искали ведьму из Диких земель, и вы её нашли, — из-за ближайшего к девочке дерева выступила женщина неопределённого возраста в застиранной зеленоватой мантии, совсем не выделяющаяся и не похожая на ту Флемет, которой матери пугали детей. — Только не думаю, что вы всё ещё рады меня встретить. Не стыдно вам, прихвостни церкви, нападать на беззащитную девочку? Вы до смерти напугали мою дочь.
— Но… — начав говорить, храмовник закашлялся, схватившись за горло. Оно горело от боли, что-то мешало ему дышать и издавать звуки, однако руки обеих ведьм были на виду, и ни одна из них не применяла вроде магию. Как это возможно?
— Что язык проглотили? — скривила рот Флемет, делая шаг вперёд к опасливо выставившим оружие храмовникам и одному, сбивчиво читающему очищающую молитву в задних рядах. — Вы по делу вроде пришли. Что ж, действуйте. Вот они, ваши малефикары — старуха и маленькая девочка. Чего трясётесь?
Один неопытный юнец с отчаянным криком бросился в атаку, но споткнулся о внезапно возникший корень дерева и упал. Дерево дёрнулось, издало низкий рёв и проткнуло мальца острыми ветвями. Послышался треск ломающихся костей, храмовник закашлялся, захлюпал, захлёбываясь собственной кровью. Когда тот, что читал молитву, затих, глазам отряда открылось страшное и невероятное зрелище, скрывавшееся за искусными иллюзиями, сплетёнными Флемет и её маленькой дочерью…


— Слабаки. Продержались куда меньше предыдущих, — хмыкнула мать, приняв облик свой привычный. С тонких губ и подбородка стёрла она следы крови. — А ты молодец, Морриган. Отлично держалась.
— Это было очень весело, — глазами, горящими азартом хищника, неведанным мной раньше, я смотрела на выжженное пламенем и промороженное побоище. Людишки валялись, словно сломанные куклы, в лужах крови и пепле, у кого-то руки оторваны были, кто-то даже ещё дышал, но играть с ними более не было Флемет интересно. — Они так легко купились…
— Мужчины всегда рады поверить в слабость женщины, только плачь погромче да смотри жалобно, — Флемет поправила растрепавшиеся волосы и наступила каблучком на руку полуживого храмовника, пытавшегося из сил последних дотянуться до меча. — Смотри-ка, ещё шевелится.
Я сделала несколько неуловимых движений пальцами, вспоминая заклинание, которому учила меня мать. С вибрирующих кончиков пальцев сорвалась звенящая молния. Она проникла прямо в тело мужчины через железный доспех, электричество заставило выгнуться его, прошло по каждой мышце и, достигнув сердца, отключило его.
— А ты становишься наконец похожей на ведьму, Морриган, — мать приобняла за плечи меня, я почувствовала её вечный травяной запах с лёгкими нотами болот и леса. Что-то совершенно дикое и пугающе-разумное пряталось в глубинах слабого женского тела. Не знаю я точно, кто такая Флемет — одержимая, малефикар, наполненный страшной мощью, или ещё кто… Разве важно это, если всё, что удалось мне познать, дала она мне? — Я горжусь тобой, дочь моя, — от её голоса по коже идут мурашки. Я знаю, что нужно мне. Достичь власти той же, что и она, пугать, восхищать и повелевать. Делать то, что вздумается мне делать.

 
Не ведаю я, кем девочка с тем зеркалом златым со временем бы стала. Одно я знаю точно: мне зеркало златое и матери уроки жизни законы дали чётко понять. Ничтожна красота пред силой или властью. Доверие, любовь — это пустое, в конечном счёте все ищут выгоду свою. Я показаться бессердечной вам могу, и что ж, меня такой считая, окажетесь вы правы. Дружелюбие изобразить особого труда не составляет, с умом же фокус подобный не пройдёт. Захочется речей слащавых — подайтесь к Лелиане, она вам предоставит их без малого труда. Я же Диких земель дочь, не в том моя задача. О прошлом, думаю, довольно разговоров? Отправимся в путь, пока орда нас тёмных тварей волной не захлестнула…